привычных мест для общения, здесь всё было чужое, и они были здесь чужими. Неожиданно оказавшись на самой окраине, попав из города, хоть и деревянных старых бараков, в деревню, они привыкали к новым реалиям.
Вьюга продолжала завывать в проводах, кружить по пустым дворам и наносить небольшие сугробы возле подъездов. Окна в домах светились редкими огоньками. Когда зажигался свет в каком-нибудь окне, он почти сразу же стыдливо приглушался. По старой привычке лампы использовались тёплого жёлтого цвета, и оттого казались тёмными, старинными. Вокруг этих домов стояла темнота. Она подступала вплотную и только с одного края светилась узкой деревенской улочкой старого казачьего жилья. С двух сторон вплотную подступал лес, маленькое заброшенной кладбище и пустая дорога, петляющая между голых сопок. Такое окружение для современных домов еще больше усиливало впечатление чего-то нереального, фантазийного, пугало.
Морозы затягивали туманом всё пространство и днём. Даже при маленьком зимнем солнце этот район казался вырванным откуда-то с другого мира, искусственно помещённым на эту окраину. Приближающийся Новый Год, который расцветил витрины и улицы в городе, здесь проявился только в одной ободранной ёлочке на маленьком пятачке перед продуктовыми ларьками, рядом с опорным пунктом полиции. Здесь новый год наступать не собирался, а поэтому, в ночное время здесь было даже уютнее. Уютнее от того, что можно было наконец спрятаться от колючего снега, бьющего в лицо, от ветра пробирающегося под одежду. Заварить в квартире крепкий чай и, не включая свет, смотреть в чёрное окно на далёкие редкие огоньки. Вьюга тем и хороша, что позволяет почувствовать тепло дома. Эта квартира была чужой, чуждой. За все года скитаний по тайге, временным избам и казармам он привык обживать каждое жилище. Любой угол становился почти родным, грел, даровал спокойствие и надёжность, хоть и временное. Любая лесная избушка, любая койка в расположении, становилась пристанищем. Эта пустая квартира такой не становилась, она казалась гостиничным номером.
За окном бушевала вьюга, рвала провода и пыталась свалить маленькую ёлочку украшенную игрушками из папье-маше. Она отзывалась далёким воем и в вентиляции. Крепкий чай привычно обжигал губы, вязал язык, давал слабое ощущение времени, звал в далёкое будущее. Лес на сопках, такой родной и знакомый каждой тропинкой и каждым ложком, светился чёрным силуэтом в размытом свете восходящей Луны.
Будем жить, будем жить дальше.
Бабушка-амакан
Медведь шёл своей обычной тропой к гривке и удивлялся множеству новых запахов. Это теперь были его новые угодья. Проснувшись в старой материнской берлоге в апреле, когда с крышки начала просачиваться вешняя вода, он обнаружил, что повзрослел и возмужал. Очень хотелось есть, но еще больше хотелось вылезть на солнцепёк и погреть свою морду в ярких лучах солнца. Еще в прошлом году, его подростка,
