ему мои пристрастия. Потом мы часа три пили кофе, болтали о пустяках, он все интересовался, что я пишу, попросил автограф. В начале двенадцатого ушел. Скоро начала собираться и Катерина. Я вышел в коридор проводить.
– Клево, правда? – одевшись, вздохнула она. – А то ты был таким… сердитым, я думала, не возьмешь.
– Тебе он нравится? – с улыбкой спросил я.
– По нем все наши девчонки тащатся, – простодушно сказала она. – Блин, подумать только, станет он звездой, какие у меня будут знакомые! Ты – знаменитый писатель, Игорь – супер–звезда.
А ты будешь замужем с ребенком на руках и хорошо если за приличным человеком, – с неожиданной горечью разглядывая ее, такую жалкую в купленной в сэконд–хэнде синей дутой курточке, подумал я, вспоминая шикарную Светлану. Катя, почувствовав мое настроение, притихла, сама открыла замок.
Дверь неожиданно поддалась, и в квартиру едва не упала Глафира Львовна, несомненно подслушивавшая на пороге. Я вздрогнул. Кэт взвизгнула, отпрыгивая. От Глафиры шел спертый дух пота, перегара и мужского одеколона, загребая ногами, она сделала пару шагов и насмерть вцепилась в дочку.
– Шлюха! – просипела она, – б… немытая! А ну пошла отсюда! Пошла! Лахудра!
Кэти поглядела на меня с таким ужасом, что я, в душе извиняясь перед Мишкой, не мог не вмешаться.
– Глафира Львовна, – беря мамашу под локоть, сказал я. – Отпустите де….
– Пидар! – с изумлением тряся обесцвеченными буклями, заявила она. – Я щас, бля, сюда, с мили–лицией….
Пришлось прибегнуть к тяжелой артиллерии. Я порылся в карманах и вынул пятьдесят рублей, которые вложил в мозолистую руку бывшей буфетчицы. Глафира некоторое время тупо глядела на деньги, затем в ее намалеванных глазках вспыхнул огонек узнавания, и банкнота исчезла где-то в недрах необъятной, как родина–мать, груди.
Освобожденная Кэти упала на пол. Дверь захлопнулась.
– Ё–мое! – Катерина тряслась и всхлипывала, прислонясь к шкафчику, я поднял ее, погладил по щеке, пытаясь успокоить. Мне было безумно жаль ее и в то же время… я был бы рад, если бы она куда-нибудь исчезла вместе со всеми своими проблемами. Она вытерла слезы и мужественно застегнула куртку.
– Спасибо, – сказала жалко. – Я пойду.
Я знал, что должен, просто обязан оставить ее ночевать у себя. И знал, что будет, если об этом узнают (а узнают непременно). С каким-то отстраненным интересом я ждал собственного решения, как тогда, когда Ирина просила у меня денег, и думал, что любой из описанных мною же героев побрезговал бы даже руку мне пожать.
– Тебе есть, куда идти? – пытаясь облегчить совесть, спросил я напоследок.
– Конечно, Павел Валерьевич, – наигранно бодро ответила Кэти. Меня передернуло от этой официальности. – Пойду к подруге. Не впервой.
– Ну, тогда счастливо, – сказал я. – Не забывай. Приходи с Игорем.
Она кивнула и поплелась к лифту. Я глядел на сникшие плечи, на опущенную голову, и уже решил окликнуть ее, когда на площадке отчетливо раздался скрип,
