Мэри Стоупс[8]. Если бы твои мистер и миссис… как их?
– Барберы. Леонард и Лилиана. Лен и Лил, так они друг друга называют.
– Лен и Лил из Пекхам-Рая!
– Откуда-то же они должны быть, правда?
– Так вот, если бы они жили здесь в соседней комнате, я бы к работе даже не притрагивалась.
– Все новое быстро приедается, уж поверь.
– Больно ты скупа на подробности… Как тебе муж?
Фрэнсис вспомнила синий взгляд, приводящий ее в смущение.
– Не знаю даже. Я еще его не раскусила. Самодовольный. Эдакий павлин в курятнике.
– А жена?
– О, гораздо приятнее. Симпатичная… фигуристая такая, как мужчинам нравится. Несколько романтична. Не знаю, право. Мы с ней сталкиваемся на лестнице. Встречаемся на лестничной площадке. Вообще, все происходит на лестничной площадке. Я и не представляла, что лестничные площадки могут быть таким оживленным местом. Наша превратилась в подобие Клэпэмского узла. Там непрерывное движение: кто-то проходит в одну сторону, кто-то в другую, а кто-то ждет на боковой ветке, когда путь освободится.
– А как твоя мать переносит все это?
– Держится молодцом.
– То есть она безропотно спит на обеденном столе – или какие там неудобства ей приходится терпеть? Признаться, не представляю, как твоя мать уживается с квартирантами! Она еще не вскрывала над паром письма?
На это Фрэнсис отвечать не стала. Но Кристина, похоже, и не ждала ответа. Она снова зевнула и потянулась, выпрямляя носочки ног на манер Лопоковой. Потом сказала:
– Чем жечь обогреватель впустую, давай поджарим еще тостов. В нас влезет добавка?
Они решили, что влезет, и насадили на вилки еще два куска сдобы.
Когда они ели по второму тосту, запивая чаем, на улице внизу вдруг заиграла шарманка. Обе склонили голову чуть набок и прислушались. Шарманка исторгала сумбурный поток звуков, в котором не сразу угадывалась мелодия. «Розы Пикардии»[9], самый банальный мотивчик из всех мыслимых, но это была одна из песен их юности. Они переглянулись. Фрэнсис смущенно пробормотала:
– Надо же, старье какое.
Но Кристина проворно вскочила на ноги:
– Пойдем посмотрим!
Шарманщик стоял на тротуаре, прямо под ними. Фронтовик в солдатской полушинели и фуражке, с двумя медалями на груди. Шарманка была установлена на разболтанной, стянутой веревками четырехколесной раме от детской коляски. Звучал органчик столь резко и нестройно, что казалось, музыка не льется из него, а высыпается, как если бы ноты были некими материальными предметами из стекла или металла, которые с дребезгом падают к ногам мужчины.
Немного спустя он взглянул вверх, увидел двух девушек в окне и сдернул с головы фуражку. Фрэнсис пошла за своей сумочкой. Не найдя в ней ничего меньше шестипенсовика, она секунду поколебалась, но все-таки вернулась к окну и осторожно
