так обидели? Парады принимают – и то с автомобилей». Впрочем, в то утро, когда я проснулся на берегу, Алшутов еще был бездомным, потому что вместо того, чтобы купить дом, он за те же деньги купил катер. И летом кочевал из Сысолы в Вычегду вместе со своей женой Верой. А питались они мышами. Так, по крайней мере, утверждал Сашка. Дело в том, что с ними по рекам кочевал еще и огромный кот. И пока они ночевали где-нибудь на берегу, кот успевал поохотиться, и к утру у изголовья каждого из них, на песке, как на блюде, красовалась удавленная мышь. А может, Сашка и привирал.
Художник Шурик знаменитым еще никогда не был, но предпосылки к этому были. Он грозил вырасти в сумасшедшего художника. Вернее, так: он грозил вырасти в гениального художника. А сумасшедшим он был сам по себе. В тот период он как раз увлекся изготовлением масок. В том числе и посмертных. И на меня смотрел как-то странно. Словно размышлял, не пора ли и с меня маску лепить. А Алшутов отвернулся к реке, из-за которой все еще стреляли, и читал вполголоса:
Поредела в густом небе синь.
Пролетели гуськом лебеди.
Над утками серыми высоко́-высо́ко
Пролетели с севера, севера и востока.
Поводили в пути крыльями медленно, трудно.
Превратились в пунктир, крикнули медно, трубно.
След их снегом замело. Опустились низко.
Сшили небо с землей на живую нитку.
И так это было грустно, так обреченно все внутри зарифмовано, что на душе стало еще тревожней. Поэтому я не выдержал, разделся и нырнул в ледяную воду Сысолы.
Кстати, во двор дома под Парижем в первый раз я так и попал – водным путем. Нырнув в Сысолу, я почему-то вынырнул в маленьком круглом бассейне с фонтаном. Вокруг плавали красные рыбки с перочинными мордочками, и медленно колыхались со дна длинные водоросли, живо напоминавшие привидения. Подняв голову, я обнаружил, что надо мной склонился сгорбленный старик с длинной седой бородой и смотрящими в разные стороны глазами.
– Смотри, Марья, – сказал он, – кто к нам приплыл. Мы ждем, волнуемся, а он рыбу изображает. – И протянул ко мне длинный палец.
Я так испугался, что нырнул назад. И вынырнул опять в холодной Сысоле, где на берегу меня поджидали Сашка с Шуриком.
– Ну что ты творишь, Епим? – говорил Алшутов, искусно подражая северным народам, у которых буква «ф» была не в чести. – Еще вчера ты был похож на человека. У тебя был дом в виде квартиры. У тебя была жена в виде Гали. А теперь у тебя ни дома, ни жены.
Про дом и жену я кое-что помнил. Вначале она меня самоотверженно любила и ждала по вечерам, как ждут моряков из дальнего похода. Потом постепенно начала кукситься, мрачнеть, раздражаться, пока не сообразила, что во всем виновата моя профессия. И правда: то, что мне удалось наворовать за последние годы, с рук почти не сбывалось. Так, по мелочи. И тогда она решила, что я должен сменить профессию, потому что соседский электрик Толик, который с одной халтуры снимает по сотне, ищет себе напарника. Тут же пришел Толик, и они
