которые своими очертаниями напоминали материки и моря на географических картах. Среди ожидающих находились три дамы. Одна из них, хорошенькая, улыбающаяся, нарядная, имела вид кокотки. В ее соседке, женщине с морщинистым трагическим лицом, одетой скромно, хотя и столь же нарядно, было что-то от бывшей актрисы, что-то искусственное, изжитое, пахнувшее прогорклой любовью, поддельной, линялою молодостью.
Третья женщина, носившая траур, в позе неутешной вдовы сидела в углу. Дюруа решил, что она явилась просить пособия.
Прием все еще не начинался, хотя прошло больше двадцати минут.
Дюруа вдруг осенило, и он опять подошел к швейцару.
– Господин Вальтер назначил мне прийти в три часа, – сказал он. – Посмотрите на всякий случай, нет ли тут моего друга Форестье.
Его сейчас же провели по длинному коридору в большой зал, где четыре господина что-то писали, расположившись за широким зеленым столом.
Форестье, стоя у камина, курил папиросу и играл в бильбоке[35]. Играл он отлично и каждый раз насаживал громадный шар из желтого букса на маленький деревянный шпенек.
– Двадцать два, двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять, – считал он.
– Двадцать шесть, – сказал Дюруа.
Форестье, не прерывая размеренных взмахов руки, взглянул на него:
– А, это ты? Вчера я выбил пятьдесят семь подряд. После Сен-Потена я здесь самый сильный игрок. Ты видел патрона? Нет ничего уморительнее этой старой крысы Норбера, когда он играет в бильбоке. Он так разевает рот, словно хочет проглотить шар.
Один из сотрудников обратился к нему:
– Слушай, Форестье, я знаю, где продается великолепное бильбоке черного дерева. Говорят, оно принадлежало испанской королеве. Просят шестьдесят франков. Это недорого.
– Где это? – спросил Форестье.
Промахнувшись на тридцать седьмом ударе, он открыл шкаф, и в этом шкафу Дюруа увидел штук двадцать изумительных бильбоке, перенумерованных, расставленных в строгом порядке, словно диковинные безделушки в какой-нибудь коллекции. Форестье поставил свое бильбоке на место и еще раз спросил:
– Где же хранится эта драгоценность?
– У барышника, который продает билеты в Водевиль, – ответил журналист. – Могу тебе завтра принести, если хочешь.
– Принеси. Если хорошее – я возьму; лишнее бильбоке никогда не помешает. – Затем он обратился к Дюруа: – Пойдем со мной, я проведу тебя к патрону, а то проторчишь тут до семи вечера.
В приемной все сидели на прежних местах. Увидев Форестье, молодая женщина и старая актриса поспешно встали и подошли к нему.
Форестье по очереди отводил их к окну, и, хотя все трое старались говорить тихо, Дюруа заметил, что он и той и другой говорил «ты».
Наконец Форестье и Дюруа вошли в кабинет издателя, куда вела двойная обитая дверь.
Под видом совещания Вальтер и кое-кто
