style="font-size:15px;"> Пообедав в винном погребке на площади Этуаль, возле Триумфальной арки, он медленным шагом двинулся по кольцу внешних бульваров и, придя домой, сел за работу.
Но едва он увидел перед собой большой лист белой бумаги, как все, что он успел накопить, улетучилось, самый мозг его словно испарился. Он ловил обрывки воспоминаний, силился их удержать, но стоило ему ухватиться за них, и они ускользали или же мелькали перед ним с головокружительной быстротой, и он не знал, как их подать, что с ними делать, с чего начать.
Просидев битый час и заполнив пять страниц вариантами первой фразы, он сказал себе: «Я еще не наловчился. Придется взять еще один урок». И при одной мысли о совместной работе с г-жой Форестье, о продолжительной задушевной, интимной, столь приятной беседе с нею наедине его охватила дрожь нетерпения. Боясь, что если он вновь примется за статью, то дело неожиданно может пойти на лад, Дюруа поспешил лечь.
Утром он долго лежал в постели, предвкушая сладость предстоящего свидания с г-жой Форестье и намеренно отдаляя его.
Был уже одиннадцатый час, когда он, подойдя к знакомой двери, нажал кнопку звонка.
– Господин Форестье занят, – объявил слуга.
Дюруа упустил из виду, что супруг может оказаться дома. Тем не менее он продолжал настаивать:
– Скажите, что я к нему по срочному делу.
Через пять минут он вошел в тот самый кабинет, где провел накануне такое чудесное утро.
Журналист, в халате, в туфлях, в маленькой английской шапочке, что-то писал, сидя в кресле, в котором вчера сидел Дюруа, а г-жа Форестье, в том же белом пеньюаре, стояла, облокотившись на камин, и, с папиросой в зубах, диктовала.
Дюруа остановился на пороге.
– Прошу прощения, я помешал вам?
Форестье злобно уставился на него.
– Что еще? – проворчал он. – Говори скорей, нам некогда.
– Нет, ничего, извини, – сконфуженно мямлил Дюруа.
Форестье рассвирепел:
– Да ну же, черт побери! Что ты тянешь? Ведь ты, надо полагать, вломился ко мне не для того, чтобы иметь удовольствие сказать нам: «С добрым утром»?
– Да нет… – преодолевая смущение, заговорил Дюруа. – Видишь ли, дело в том, что у меня опять ничего не вышло со статьей… а ты… вы оба были так добры прошлый раз… что я надеялся… я осмелился прийти…
– Ты просто издеваешься над людьми! – перебил его Форестье. – Ты, очевидно, вообразил, что я буду за тебя работать, а ты будешь каждый месяц получать денежки. Ловко придумано, что и говорить!
Г-жа Форестье продолжала молча курить и все улыбалась загадочной улыбкой, похожей на маску любезности, за которой таится ирония.
– Простите… я думал… я полагал… – вспыхнув, пролепетал Дюруа и вдруг отчетливо произнес: – Приношу вам тысячу извинений, сударыня, и еще раз горячо благодарю за прелестный фельетон, который вы за меня написали вчера. – Он
