переродился у нас в водку, которая стала у многих национальным напитком и одним из главных разрушителей народного здоровья. Придуманный на Западе (вне всяких сомнений) марксизм в смысле разрушения жизни преуспел у нас не меньше. Когда в бывшей империи бабахнуло революционное время, на сокрушение дворцов, а заодно и шинков с кабаками ринулись восставшие революционные массы, огромная часть которых восставала с самого дна общества. Лозунг Николая Бухарина «Грабь награбленное!» будет брошен в митинги чуть позже, но изнуренные массы по этой части и сами соображали неплохо; первым делом они принялись грабить винные склады. По документальным свидетельствам, после взятия Зимнего дворца в Петрограде революционные толпы так перепились, что охрана была снята повсюду и народ утолял жажду справедливости в лучших винных погребах страны. При этом бутылки разбивали без счета, бочки разламывали, погреба вскоре были затоплены вином и водой, матросы ныряли туда, выныривая с бутылками, многие революционеры при этом тонули. Позже матросы радостно обнаружили, что одежда у них настолько пропиталась малагами и портвейнами, что, замачивая ее в воде, можно продлить удовольствие, выпивая отжатую из брюк и тельняшек жидкость.
Вакханалия продолжалась довольно долго; только в 1919 году вышел декрет новой власти «О воспрещении изготовления и продажи спирта, крепких напитков и не относящихся к напиткам спиртосодержащих веществ». Страна, в которой очень многие все еще не работали, а грабили, начала голодать, и декрет не запрещал выпивку – он пытался проследить, чтобы зерно и картофель в голодной стране не уходили в перегонные кубы. Шла Гражданская война – система жизни разрушилась, что уж тут говорить о системах общественного питания и алкогольного производства. До сих пор старые крымчане помнят, как белое и красное воинства по очереди грабили коллекции белых и красных вин Массандры.
Массовое озверение отражалось во всем; бытие надолго вперед пропахло водкой и кровью. Читаю воспоминания белогвардейского офицера Бронислава Сосинского, преследовавшего отряды Махно по Запорожью: «Есть в Бердянске трактир. Знаменитый трактир, доложу я… Когда ни придешь, то хозяин бьет посетителей, то посетители целым обществом, до крови, – хозяина. Целое лето ни одного стекла в окнах – все выбиты».
Писательница Надежда Тэффи, спасаясь от большевиков, бежит сквозь Украину, доехала до Одессы, где попадает на «пир во время чумы»: «Театры, клубы всю ночь были полны… Утром, одурманенные вином, азартом и сигаретным дымом, выходили из клубов банкиры и сахарозаводчики, моргали на солнце воспаленными веками. И долго смотрели им вслед тяжелыми голодными глазами темные типы из Молдаванки, подбирающие у подъездов огрызки, объедки, роющиеся в ореховой скорлупе и колбасных шкурках…»
Бытие с питием стали другими, писатель Исаак Бабель, живописавший быт Молдаванки с другой стороны, чем Тэффи, видел его тоже непразднично, потому что время было
