хирурга я сделал такую задницу.
Для американки вопрос обычный, вроде как спросить совета по выбору стоматолога. Ей было чуть за сорок, и по виду она представлялась абсолютной отшельницей или, как сказали бы у нас в институте, забитой ботаничкой. Ходила в кедах, носила рваные черные джинсы и свитера с высоким воротом и длинными рукавами, как у Пьеро, и имела пирсинг на всех выступающих частях тела.
Одна из студенток азиатского происхождения со звучным именем Зара поинтересовалась, выходя из аудитории, как зовут мою новую пассию, ради которой я так изменил имидж. Раньше студентки такого мне никогда не говорили. Не помню, какую шутку я достал в ответ из засаленного рукава забвения, но это и не важно.
Роберт Виндер, преподаватель математики, также не остался равнодушным. Он присел за мой столик, когда я уже заканчивал обед, и, заговорщицки подмигнув, проговорил:
– Вас прямо-таки не узнать, Адам. Америка делает вас моложе!
Он рассмеялся собственным словам неожиданно молодым и живым смехом. Ему было за пятьдесят, и раньше нам не доводилось общаться, хотя, конечно, мы были знакомы. Высокий, с длинными волосами, но сама прическа сделана просто восхитительно. Волосы заканчивались чуть ниже его острых скул и придавали лицу особенную форму, от которой веяло чем-то аристократичным и дорогим.
– Спасибо, Роберт, – я быстро прожевал кусок пирога и улыбнулся в ответ. – Захотел сменить имидж и начать продвигать в свет новый образ ученого. Хочу, чтобы студенты перестали считать нас зацикленными на своей теме одиночками в поношенных джинсах и мятом белом халате.
– Чертовски правильная мысль, – он щелкнул пальцами и в следующий миг произнес слова, которые явно шли вразрез с его образом: – Голливуд рисует из нас задротов, но перед нами целое стадо симпатичных женщин, так что племенным бычкам тут полное раздолье, вы так не считаете?
– Очень может быть, – сдержанно ответил я, глядя в пронзительные и умные глаза Роберта.
– Ну что же, рад был поболтать, Адам.
Он пожал мне руку, которую, впрочем, тут же протер влажной салфеткой, совершенно не скрывая этого действия от меня, и, бросив ее в урну, направился к выходу.
Трудно не смотреть
28.02. Воскресенье
В воскресенье я собирался заняться домашними делами. Накопилась стирка, недовольно урчал опустевший холодильник, и дом буквально молил о генеральной уборке. Я уже привык жить как холостяк и не задавал риторический вопрос, откуда появляется в туалете бумага, но процесс стирки и глажки до сих пор вызывал внутри чувство мужского протеста. А самые трудоемкие и неприятные задачи на потом лучше не оставлять.
Стиральная машинка, радостно звеня забытой в кармане мелочью, начала разбег, и я с чистой совестью отправился в ближайший супермаркет пополнить запасы. Не хотелось
