отца и маму повесили только потом, совсем потом, когда сестрёнка всё-таки умерла у них на глазах… только мама тоже была мёртвая, когда брат закричал, она рванулась от джаго, крикнула в ответ, страшно-страшно крикнула, и сразу вся обвисла… а они смеялись… смеялись, смеялись…
И мальчик всё это видел.
Детское горе, детский ужас неожиданно глубоко тронули кен ло Хеерорда. Нет, нельзя сказать, что он жалел землян. Пожалуй, и в казни он не видел ничего такого уж жуткого. Но во-первых, палачами были джаго, а джаго сторк только терпел, да и то не всегда; если кто и мог казнить похожих на сторков существ – то никак не эти тупые горы мяса. Во-вторых, джаго издевались над пленными детьми и женщиной, прежде чем предать их смерти, а это было омерзительно – мужчина другое дело. В третьих – удавить петлёй женщину значило совершить настолько грязный поступок, что ему не находилось слов. Даже Безродную, если она заслужила смерть, нужно было угостить хорошим ужином, в конце которого подать бокал вина с мгновенным ядом. И всё. А уж задушить малышку могли только джаго и одни лишь джаго; существо достойное взяло бы на себя заботу о маленькой дочери врага и пожелало бы ей, когда она вырастет, родить много новых врагов…
– Не плачь, не плачь… – кен ло Хеерорд тихонько и неумело похлопывал мальчика (тот наконец выговорился и устало всхлипывал, каждый раз коротко вздрагивая и тесней прижимаясь к сторку) по спине. – Ты вырастешь и убьёшь этих животных. Об этом и думай. А твои близкие тебя ждут… они погибли достойно и ушли к Предкам… Ты вырастешь, отомстишь, и твой отец будет гордиться: вот какой сын остался у меня в мире живых, скажет он! Он один поднял большую месть за нас всех, скажет твой отец… И ты встретишь красивую женщину, она станет твоей женой, и у вас будет много детей, чтобы не угас ваш Род…
Мальчик чуть отстранился, громко подышал, потом – поднял на сторка залитое слезами, но неожиданно хмурое лицо:
– А ты меня не убьёшь? – тихо спросил он. – Ты тоже враг. Ты сторк. Я знаю. У меня была большая книжка, там… – он не договорил, замолчал.
– Я тебя не убью, – кен ло Хеерорд помедлил, потом неспешно распрямился и, снова нагнувшись, поднял землянина на руки. Привязь потянулась следом; досадливым движением пальца кен ло Хеерорд отомкнул её и стряхнул. – Нет, не убью. Не бойся. Ты будешь жить тут, у меня. Тебя никто не тронет.
– Ты хочешь, чтобы я был твоим рабом… – прошептал мальчик. – А папа сказал мне ещё три года назад, что… что «мы не рабы. Рабы не мы.» Когда читать меня учил… Я не буду рабом! – мальчишка сказал это дерзко-отчаянно, с вызовом, яростно. Даже дёрнулся, словно хотел немедленно соскочить с вражеских рук.
И кен ло Хеерорд ответил:
– Не будешь.
Это был не просто его собственный ответ. Это было каменное решение – такие решения тихо, но ясно, определённо, раз и навсегда, говорят сторкам в уши заботящиеся о чести потомков Предки. Тот, кто не слышит
