target="_blank" rel="nofollow" href="#n_117" type="note">[117]. Такой взгляд имеет сторонников и в числе выдающихся цивилистов прошлого, а наиболее полное обоснование он получил в немецкой юриспруденции XIX в.
Так, Ф.К. фон Савиньи полагал, что целью публичного права является Целое, а частного – отдельный человек[118]. Критерий отнесения тех или иных норм к публичному или частному праву, по мнению другого немецкого ученого – Г. Дернбурга, прост: если норма служит интересам частных лиц – это норма частного права; если определяющим для нее является общественный интерес, то она есть принадлежность публичного права[119]. Обосновывая свои позиции, немецкие ученые ссылались на римское право, в частности на знаменитое высказывание римского юриста Ульпиана: публичное право «относится к положению римского государства», а частное – «к пользе отдельных лиц»[120].
Однако еще в конце XIX – начале XX в. в научной литературе стали обращать внимание на то, что Ульпиан говорит вовсе не о делении права на публичное и частное, а о структурировании учебных дисциплин[121]. Ведь Ульпиан писал о том, что «изучение (курсив мой. – Т.Я.) права распадается на два положения: публичное и частное [право]»[122]. В действительности же римское частное право охраняло не только частные, но и публичные интересы[123]. На это были направлены, в частности, actiones popularis, которые предъявлялись с целью предупреждения застройки общественных мест, преграждения рек, разорения могил, умышленного повреждения межевых камней[124] и других аналогичных случаев неисполнения гражданином Рима особого рода обязанности, целью которой, как отмечал Р. фон Иеринг, являлось осуществление общего блага[125].
Российские дореволюционные ученые находили и в других институтах римского частного права нормы, которые своим назначением имели охрану именно публичных интересов[126]. Как полагал в этой связи П. Деларов, «римляне были проникнуты идеей тождества блага частного и блага коллективного организма их общества»[127]. Поэтому не случайно в Законах XII таблиц собственнику балок, вышедших из его обладания помимо его воли, было запрещено требовать их возвращения в натуре, если балки были использованы для возведения сооружения. Такой запрет, как полагал ученый, есть отражение общественного характера римского права собственности, а не индивидуалистического, который обычно ему приписывался. «Право собственности, по римскому юридическому взгляду, – писал П. Деларов, – существует не ради частного блага одного собственника, а исключительно ради частного интереса всех и потому должно быть ограничено всюду, где того требует этот интерес»[128].
Ю.С. Гамбаров считал, что римская юриспруденция рассматривала в качестве основания добровольной и безвозмездной деятельности в чужом интересе «общий интерес отсутствующих хозяев, которому она придавала общегосударственное значение,
См.:
См.:
Цит. по: Римское частное право: Учебник / Под ред. проф. И.Б. Новицкого и проф. И.С. Перетерского. М.: Юриспруденция, 1999. С. 3.
См., например:
Дигесты Юстиниана. Т. 1. Кн. 1–4 / Пер. с лат.; Отв. ред. Л.Л. Кофанов. М.: Статут, 2002. С. 84.
Современный ученый Гарсиа Гарридо видит в высказывании Папиниана «публичное право не может быть изменяемо соглашениями частных лиц» приоритет, который отдавался в римском праве публичному благу перед частным. См.:
См.:
См., например:
