Официально деньги достались Скрепкину от безвестной старушки, очень дальней одинокой родственницы, тихо скончавшейся от рака желудка в хосписе. Откуда же было Назарову знать, что папаша Владика, не прилагая особого труда, разыскал в ближайших домах престарелых заброшенную, никому не нужную умирающую старуху, не подозревавшую, что отныне, кроме бесхозного дома-развалюхи в деревне, она стала обладательницей более чем крупного счёта в банке. И которая согласилась отписать своё движимое и недвижимое имущество мифическому двоюродному племяннику за несколько последних недель или даже месяцев более или менее нормальной человеческой жизни в хорошем хосписе.
Не удалось Назырову найти и никаких доказательств существования каких-либо разногласий и конфликтов между Скрепкиным и Колибри, которого библиотекарша, хоть и поверхностно, но знала лично как абонента и о смерти которого искренне сожалела.
А заплаканная Настя была даже красивее незаплаканной. И Назыров, нехорошо так говорить, хоть это и, правда, фальшиво изображая служебное рвение, образно говоря, присосался к ней, как пиявка. И то ему было интересно, и это… И адрес, конечно, он её выяснил, и телефон. Только толку от всего было ноль. Типичный случай, когда о покойном только или хорошее, или ничего… Да, он, Колибри, Насте нравился, они немного флиртовали, перемигивались, перешучивались. И что? Да, со Скрепкиным, подтвердила девушка слова Вэвэ, Колибри дружил. Да, даже жил у него. И что?..
Для Назырова это был очередной тупик, хотя Настя как нельзя лучше подходила бы на роль Елены Прекрасной, ставшей некогда причиной конфликта между мужиками. Игнат, конечно, понимал, что опрашиваемые или допрашиваемые им люди всегда частично врут или скрывают информацию, и считал это нормальным. И в разговорах с Вэвэ и Настей не увидел ничего такого, что выходило бы за рамки объяснимого желания не впутываться в историю или защитить свою частную жизнь.
Назыров не любил ходить на похороны, но куда деваться. Участие в них облегчало поиск круга знакомых покойного и других заинтересованных лиц. Поэтому он, зябко поёживаясь, стоял с двумя гвоздиками в реденькой толпе пришедших проводить Евгения Калибера в последний путь. Была какая-то крупная, базарного вида женщина средних лет с трагически закаменевшим лицом, видимо, мать. Рядом с ней, опираясь на руку полного, по виду насквозь пропитого мужика, тщетно пытавшегося проявить заинтересованность происходящим, стояла женщина помоложе с желтовато-чёрным старым фингалом под левым глазом, сестра Колибри. Её спутник курил сигарету, и Назыров механически отметил, что он правша, а значит, украшение под глазом спутницы, скорее всего, было подарком от него. Стояли сплочённой кучкой несколько молодых девчонок и парней из торгово-экономического университета, в котором учился Женька. Их лица не выражали скорби. Было, похоже, что они пришли из чувства долга, дабы «отмотать» и смыться. Временами они как бы незаметно подталкивали
