следствия он тоже не надеялся. Слава богу, что его самого хотя бы отпустили. Правда, его дилетантские, повторяющие работу сыщиков попытки выяснить что-то у соседей тоже ни к чему не привели. Он рассчитывал, что с ним они, может быть, будут откровеннее, но ошибался. Соседи или ничего не знали, или не хотели говорить. Они были обеспеченными людьми и охраняли, как зверьё, только самих себя и только свою территорию. А кто, кого и зачем где-то там, пусть даже по соседству, зарезал, их не волновало. Не хватало ещё и показания давать. Не повезло ему и с консьержкой. И хотя ей нравился этот интеллигентный Владик, и она сожалела о гибели Жени, впутывать в дело о варварском убийстве двух милейших и без сомнения законопослушных граждан, заходивших в подъезд во время преступления, не собиралась. Мужчину она видела и раньше, а женщину в первый раз, но подозревать их в том, что они могли кого-то убить…
И всё-таки Скрепкину, как любому новичку, повезло. В некотором отдалении от элитного дома Владика стояла обыкновенная двенадцатиэтажка времён застоя. И жил в ней дядя Муся. Но «жил» – это как посмотреть… Скорее обитал в подъезде на матрасе на лестничной площадке между четвёртым и пятым этажом недалеко от квартиры, в которой был прописан, и из которой его выперла собственная дочь. И звали его вовсе не Муся, а Николай Иванович Мусин, когда-то вполне уважаемый человек, персональный пенсионер российского значения, правда, сильно пьющий. А дядей Мусей он стал из-за глупого стечения обстоятельств и с лёгкой руки семилетнего мальчонки, гордого тем, что родители первый раз в жизни доверили ему самостоятельно вынести мусор. А у мусорных баков, как назло, в этот момент по своим делам крутился злополучный Мусин. Понятно, что мамаша, коршуном глядящая из окна, чтобы, не дай бог, кто-то не обидел её чадо, увидев Николая Ивановича, заорала на весь двор: «Мусин! Отвали! Дай мальчику подойти». А тому её пацан и даром не был нужен. Только мальчику послышалось не Мусин, а Муся, как звали кошку на даче, и, как хорошо воспитанный ребёнок, он с тех пор стал приветствовать своего знакомого словами: «Здравствуйте, дядя Муся». Так это прозвище, как его хозяин не злился, и прилипло.
Но у двенадцатиэтажки мусорные баки были не Мусинова калибра. Другое дело те, что появились рядом с построенными престижными хибарами. И после нескольких словесных конфликтов, а то и драк с себе подобными, контроль над элитной мусоркой остался за Николаем Ивановичем.
С сыщиками ему встретиться не пришлось. Он держал ушки на макушке и, прослышав про убийство, на несколько дней залёг на дно – от греха подальше. А когда вернулся на место постоянного пребывания и встретил знакомого ему Скрепкина, то, хотя и небескорыстно, но был готов поделиться любой значимой информацией. Это же не с полицией-милицией говорить. Впрочем, как оказалось, и он знал немного. Потому что в день убийства набухался и валялся в отключке у приятеля в подвале. Разочарованный Скрепкин уже собирался распрощаться с дядей Мусей и сунул тому несколько купюр на «сосудорасширяющую»
