и, разнестись сквозняком по домашним закоулкам, и тогда ее стенания могли бы услышать все. Порой вслед за ними слышались крики, однако даже в темноте ее мама редко осмеливалась дать волю чувствам.
А ее папа…
При свете дня ее папа обычно выражал сожаления, всегда извинялся перед ней и ее мамой.
Прости, детка, я сделал это невольно.
Прости, детка, я потерял самообладание.
Погляди, детка, до чего ты довела меня, прости.
Прости, детка, но это ради твоего собственного блага.
О каждом щипке и шлепке, каждой пощечине и затрещине, о любых проклятиях и оскорблениях, о всем этом он неизменно сожалел. Но сожалел только при свете дня.
В ночной тьме папа бывал полностью откровенен с собой.
Поэтому, возможно, она была вовсе не глупа, поскольку разве не гораздо разумнее бояться тайных откровений? Если вы боитесь чего-то при свете дня, разве не гораздо разумнее бояться этого во мраке ночи?
1
Движение на дорогах, выходящих из округа Колумбия, редко бывает спокойным, но в четверг, жарким летом вскоре после полуночи движение на 66-й федеральной трассе едва ли сочли бы оживленным, особенно после Шантильи. Сидя рядом со мной, Шиван удовлетворенно щебечет о вечере, проведенном нами в джазовом клубе, о том, какой же замечательной оказалась певица, которую мы приехали послушать, но я лишь кивала и поддакивала в паузах ее монолога. Мне не особенно нравится джаз – я предпочитаю скорее более строгие композиции, – а вот Шиван обожает джазовые импровизации, и я запланировала этот вечер отчасти в качестве извинения за то, что мне пришлось из-за работы пропустить уже несколько наших заранее оговоренных встреч. Матери – из моего прошлого набора приемных родителей – обычно говорили мне, что поддерживание отношений требует осознанных усилий. Хотя тогда я еще не осознавала, насколько велики могут быть подразумеваемые ими усилия.
Работа не позволяла мне иметь обычный вечерний отдых, но тем не менее я пыталась выкроить время. Шиван – тоже агент ФБР и теоретически должна бы понимать наши вынужденные ограничения, однако, будучи переводчиком в отделе борьбы с терроризмом, она присутствовала на службе с понедельника по пятницу, с восьми до половины пятого, и не всегда вспоминала, что моя работа в подразделении, занимающемся расследованием преступлений против детей, имеет совершенно другие особенности. Прошедшие полгода мы жили в жуткой запарке, но я могу спокойно высидеть целый вечер на концерте ради того, чтобы порадовать подругу.
Непрерывный поток ее болтовни переключился на работу, и мои поддакивания стали чуть более рассеянными. Мы постоянно говорили о ее работе – не о подробностях переводов, а лишь о коллегах, об окончании каких-то дел того рода, что не могли вызвать внутренние расследования об утечке информации, однако никогда не говорили о моих делах. Шиван не хотелось слышать о тех ужасах, которые взрослые люди творят с детьми, или о мерзавцах, способных на такие ужасные преступления. Я могла бы поговорить и о моей группе, о шефе нашего подразделения и о его семье, но Шиван нервничает, даже слушая истории тех приколов, которые мы с коллегами устраиваем друг другу, поскольку невольно представляет при этом, какие жуткие папки хранятся в наших рабочих столах.
После трех лет нашего общения я привыкла к такому неравенству, но неизменно помню о нем.
– Мерседес!
От ее неожиданного вопля мои руки вцепились в руль, а взгляд скакнул по окружавшей нас темной дороге, но благодаря отличной выучке я продолжала спокойно ехать дальше.
– В чем дело? Что случилось?
– Так ты все-таки слушаешь? – с кривой усмешкой спросила она уже нормальным голосом.
Может, я и не слушала, но не собиралась в этом признаваться.
– Ваши боссы – невежественные придурки, не способные отличить пушту от фарси, даже если б от этого зависели их жизни; и им нужно перестать доставать тебя – или пусть сами учат экзотические иранские языки.
– Я жалуюсь на них слишком часто, поэтому твоя гипотеза весьма вероятна.
– Я ошиблась?
– Нет, но это еще не значит, что ты меня слушала.
– Прости, – вздохнула я, – у меня был длинный день, я рано встала и, видимо, порядком вымоталась.
– И почему же нам пришлось рано встать?
– Утром пришлось тащиться на семинар.
– Ох. Тебе и Эддисону, естественно; кому же еще, как не тебе и Эддисону…
Можно и так сказать. Причем вполне корректно.
Ведь очевидно, что неуместно, когда ваш коллега или непосредственный начальник группы после специфического рапорта
