Несчастный лагерь стонал и трещал от такого количества игроков.
Было стремно. Не страшно. Просто стремно. Неуютно. Такая толпа, и все пялятся на меня. А ведь я хотел проделать все тихо и спокойно. Зайти куда-нибудь в драный полутемный шатер, заполненный шепотливыми недовольными сквозняками, коротко переговорить с суровым и сварливым старцем, восседающим на белой овчине или черной львиной шкуре. Он бы выслушал меня, кивнул бы остальным, дал бы четкие и лаконичные указания. Что-то вроде: встаньте кругом, сомкните плечи, трижды топните правой ногой…
Но провернуть сию операцию тихой сапой мне не дали. Куда там! Едва я об этом заикнулся – о тайне и сокрытии – как все на меня уставились с крайне удивленным видом. Даже Кирея смотрела на меня с жалостливой сострадательностью. Так смотрят на самого мелкого поросенка, которому вечно не достается брызжущий вкусным молоком сосок.
А затем мне крайне популярно объяснили, что для каждой работы предпочтительно иметь свою рабочую униформу и окружение. Если в рваной грязной одежде и на лесном фоне вполне уместно выкорчевывать пни и сражаться с разными злобными тварями, то в этом же облачении и стоя посреди леса, основывать первый зарграадский клан совсем не комильфо. И посему большая просьба не возникать со своими дурацкими предложениями вроде «давайте все сделаем тихо», «может потихоньку?», «лучше всего посреди глухой ночи и в полной тишине». Все мои идеи были отметены, и мне предложили передать все организационные вопросы личностям, не витающим в облаках и обладающим трезвыми представлениями об окружающей реальности.
В связи с этим большую часть прошедшего утра я молчал в мокрую тряпочку. И обиженно наблюдал за тем, как вокруг меня в спешном порядке организовывается самое настоящее представление. Первым делом Бом громогласно объявил – проорал посреди лагеря – о точном времени начала предстоящей церемонии. А я засел в нашем личном шатре, вооружился писчим пером, взгромоздил на колени толстую стопку бумаги и принялся набрасывать наметки тех дел, коими нам предстояло заняться в ближайшем будущем.
Кира меня предупредила сразу – воля кончилась. Свободе пришел конец. Отныне мой распорядок будет столь же жестким, как у самых занятых менеджеров высшего звена. Я же повел себя куда хуже подруги – я не сообщил ей, что не собираюсь становиться менеджером высшего звена. И не собираюсь менять «поле» на кабинет, заполненный скучными бумагами и еще более скучными беседами. По крайней мере прямо сейчас.
Изо всех сил стремиться к вершине, шагая по головам, преодолевая невзгоды, срывать ногти о заледенелые горные склоны, сталкивать в пропасти неудачников, предавать друзей и непрестанно копить, копить, копить денежку, а затем подняться все же на вершину, стать кланом легендой, уважаемым всеми и ненавидимым почти всеми… и зачем?
Один друг отца, что частенько заходил к нам выпить крепкого отцовского чаю, был профессиональным восходителем. Он покорил множество гордых и кажущихся неприступными горных пиков. Взошел на множество вершин. И он как-то, прихлебывая чай, со странной кривоватой усмешкой, говорил отцу слова, которые я запомнил
