маникюр, кстати, вообще профессорская вдова. А мужик с пузиком, комната возле сортира, тот зубной техник, и он ей зубы прямо на дому чинил. На таких условиях я бы и сам засел.
– И что б ты, интересно, целыми днями делал?
– Книжки читал.
Зайцев фыркнул.
– Чего? – обиделся Самойлов. – Между прочим, попадаются интересные.
Серафимов покачал головой:
– Еще один свистун. Гляньте.
– Я не насчет книжек сомневаюсь, Самойлов. Что не выходила совсем. Рассказывают – соседи? – уточнил Зайцев. В вопросе содержался ответ.
– Я им скорее верю, – возразил Самойлов. – Пока не получил повода убедиться в обратном.
– А ты всегда знаешь, брешет свидетель или нет, – тут же поддел Серафимов. Самойлов перехватил вопросительный взгляд Зайцева. Ответил как бы нехотя:
– Со временем, Сима, на это чуйка вырабатывается.
– Или не видели они, как она входила-выходила, – думал вслух Крачкин. – У дам бывают секреты.
Самойлов ухмыльнулся. Запустил пальцы в бакенбарду. Козырь в рукаве, понял Зайцев.
– Соседи – и не видели?! – почти в один голос набросились на него остальные. – Крачкин? В коммуналке?! Да там перднуть нельзя, чтоб соседи не узнали.
Самойлов подождал, пока все смолкнут.
– Верю я соседям. Не увидел я у нее среди барахла тряпок подходящих. Все какие-то платья с хвостами. Такое сейчас никто не носит.
– Ух ты, Самойлов, – искренне восхитился Зайцев. – Вот это – действительно факт! Жирный, увесистый.
Самойлов надменно кивнул – мол, еще бы. Но Зайцев заметил и довольную полуулыбку.
– Больно ты знаешь, что бабы носят, что нет, – так же искренне удивился Серафимов. И тут же потянул разговор за другую нить: – А я другой коленкор не пойму, честно говоря. Вся квартира в услужении одной жилички?
– Не жилички, а артистки, – поправил Крачкин и опять вздернул локоть к носу: псть!
– В добровольном, заметь, услужении. Только они это, конечно, так не называют.
– А как?
– Помощь.
– Странное поведение. Не выходила… Ни с кем не встречалась. Даже с цацками в торгсин Синицыну эту посылала. Она что, от кого-то скрывалась? Что, если убийца ее все-таки выследил.
– Это ты в Нате Пинкертоне вычитал?
– А что?
– Актриса. Вот что. Псть.
– Ты, Крачкин, пояснее выражайся.
– Куда яснее. Мечта, дети мои, не может стоять в очереди. Толкаться на рынке – не может. Селедку покупать – не может. Ей селедка и не нужна. Она не ест вообще. Не может носить туфли сапожнику. Сидеть в парикмахерской вместе с другими гражданками и всем показывать свою завивку перманент. Ей не нужна завивка. У нее нет мозолей. Нет морщин, потому что мечта не стареет. У нее не болят зубы. А главное, дети, мечта – не стареет. …Псть!
Самойлов воспользовался запинкой:
– Зубы
