это еле слышно, чтобы просто услышать свой голос. Он не надеялся найти мать и братишку в том аду, в который превратились улицы его родного Талахасси. Просто это «где же они?» подразумевало ответ, что они хоть где-то есть. Живые. Большего Уилф не хотел.
Весь этот длинный, бесконечно длинный и совершенно безумный день он куда-то бежал, шёл, полз – не останавливаясь, казалось, ни на секунду. Кругом был огонь и рушащиеся здания, стрельба и крики – так не кричат люди. Уилф не знал, как называется его оружие, но держал его, не выпуская. А патроны к нему – толстенькие, необычные – он насыпал в какую-то невесть откуда взявшуюся поясную сумку, висящую на таком же кто знает, откуда свалившемся, ремне прямо поверх пижамы – с верхом – в оружейном магазине, точнее – насыпал хозяин магазина, сыпал горстями, пока двое мужчин стреляли через окна наружу, сыпал и бормотал: «Вот, держи… магазинов к этой штуке нет, а патроны – держи… патронов у меня полно, настоящие русские, контрабанда… вот, держи…» Куда он делся, куда делись те мужчины, кто они все были? Уилф не знал. Он опять бежал, полз и стрелял – один, и помог какой-то старухе перетащить через забор уже даже не плачущую от ужаса девочку лет пяти, с огромными глазами прижимавшую к груди медвежонка Тедди. Дальше – они втроём сидели, как ни в чём не бывало, в каком-то доме, пили холодный, который налил им седоусый тощий старик… вот только на столе у старика лежал поцарапанный, потёртый «калашников», как в кино, и потом старик допил чай, взял автомат и сказал: «Так, ну вот и гости…» А потом опять были какие-то люди, и они вместе стреляли с нижнего этажа большого здания – через двери и витрины, и рядом с Уилфом стрелял полицейский – плачущий полицейский. И он снова остался один, бежал, упал в какие-то кусты, где лежал убитый пёс – с расколотой головой – рядом с убитым мальчиком лет десяти, голова которого тоже была расколота, как орех щипцами. Но это было не важно – Уилф наступил на стекло и сейчас вытаскивал его; вытащил и опять бежал и снова стрелял. Потом был танк и люди в форме, к которым он, как к спасению, бежал вместе с ещё тремя людьми… а с танка ударил пулемёт и раздался невозможный крик: «Грёбаные дикси, грёбаные мятежники!» – и все упали, потому что они не хромали и бежали впереди, а Уилф, как перепуганный зверёк, взвизгнул и на бегу – уже в сторону, в переулок – начал стрелять, и с танка мешком упал человек в федеральной форме – враг. Долбаный янки. Другой человек в такой же федеральной форме с пулемётом лежал в дверях магазина и огнём из пулемёта прикрывал убегающих женщин с детьми – кричащих трёх женщин – и сам кричал: «Вот что такое техасцы!!! Мы не суки!!! Мы техасцы!!!» – и люди в такой же форме падали впереди, а Уилф подавал ленту… Он вроде бы видел даже каких-то знакомых людей, но не помнил, разговаривал ли с ними. И не очень понимал, жив ли, и если да – то почему, за какие заслуги и удача ли это – что он жив.
В районе, где он остался, было уже почти тихо, стрельба откатилась в сторону южной окраины, и там не умолкала, слилась в сплошной
