с доньей Марией плохо.
– Так беги за своим конем со всех ног, парень, пока нам помогает сиеста. Я не могу идти с тобой по городу, это может плохо кончиться и для нас с тобой, и для доньи Марии. Надо успеть выехать из города, пока народ не высыпал на улицы.
Через секунду Педро уже буквально летел над мостом, шепча заклинания, чтобы коня никто не увел. Думать ни о чем другом у него не было ни времени, ни сил; стук сердца нещадно отдавался в висках, и пот ручьями стекал за пазуху. Стрелой пролетел он по пустынным прямым улицам Арраваля, стараясь не глядеть по сторонам, и вихрем пронесся обратно к мосту на коне, скрываясь от взоров за столбами поднимаемой им пыли…
И еще едва ли не час мчался он на всем скаку уже за пределами города, боясь спугнуть удачу и потерять эту странную, по-мужски ловко сидевшую за его спиной и прижимавшейся к нему упругой грудью женщину. Лишь далеко за Сарагосой, когда потускнели в жарком мареве ее купола и башни, Педро позволил и себе, и коню маленькую передышку у ручья. Теперь ему предстояло проделать еще более пятидесяти лиг по ужасным дорогам, кишащим всякими проходимцами и бандитами. Впрочем, последних Педро боялся не сильно, ибо в кармане у него лежал еще один медный кружок Локвакса, при виде которого лихой человек только весело приподнимет шляпу. На такой же кружок он в первом же городке сменил уставшую лошадь на свежую.
И он доставил повитуху в дом Рамиреса. Доставил еще до того, как донья Мария умерла.
Что ж, пусть донья Мария умерла, но умерла не по его вине. Он успел – и, значит, выполнил просьбу Клаудии. Конечно же, если бы немного пораньше…
Впрочем, теперь думать надо было не об этом. Поспешные похороны доньи Марии, исчезновение Клаудиты и Гедеты и нежелание падре Челестино разговаривать с ним явно связаны с появлением этой странной повитухи-ведьмы, которая возникла ниоткуда и так же в никуда пропала. В том, что он привез на крупе игреневого коня именно колдунью, Педро теперь уже не сомневался: слишком многое она знала, как видно, слишком многое умела и слишком удивительным было ее лицо, по которому в одно и то же время ей можно было дать и двадцать, и шестьдесят лет. Но неужели человек, который был готов добровольно проделать такой долгий путь, чтобы помочь роженице, потом мог как-то навредить ее семье? Для того чтобы прибрать к рукам имущество покойной? Но Педро знал, что Гризальва немногим богаче его самого, да и сам дон Рамирес, храни его воинство небесное, быть может, еще жив… В голове Педро возникали самые фантастические объяснения, и он вертелся на соломе до тех пор, пока не додумался до того, что колдунья-повитуха решила забрать Клаудиу в свое логово и сделать из нее свою приспешницу и помощницу. Значит, надо было снова садиться на коня, мчаться в Сарагосу и…
Всю ночь Педро прометался, словно в бреду, а утром его растолкал Локвакс.
– Видно и на тебя напустила порчу проклятая старуха! – ворчал он, выгоняя мальчика на улицу, где по заведенному им обычаю облил его тремя ведрами ледяной воды. – Иди, выпей стакан доброй мансанильи[40], прочисти мозги да выслушай, что я тебе
Мансанилья – белое виноградное вино.
