ныне дорога. Коли бежит по рукам – подружку ведет!
Прокофий Акинфиевич заметался по номеру. Ярость овладела им. Тряхнуть бы старую! Но он сдержался, сказал ей зло:
– Ты что же, старая хрычовка, обираешь меня?
– Что ты, миленький! – удивленно уставилась в него ростовщица. – Чего тебя обирать? Гол, поди, как сокол. Расписочку только и возьму. А придет ли к тебе наследство, один Бог ведает…
«Ведьма! – мысленно выругался Демидов. – Все знает, все обдумала!»
Он кружил по комнате, закинув руки за спину, перебирая пальцами. Полы халата развевались. Старушонка тихонько уселась в креслице.
– Ну что ж, решай, сынок!
Прокофий Акинфиевич остановился перед ней, крикнул:
– Чего расселась, тащи деньги! Согласен!
– Вот и договорились, милый! – радостно отозвалась процентщица и заторопилась за обещанным…
На другой день, на заре, Демидов на тройке помчался к заставе. Задувал сиверко. Черная грязь обратилась в каменные глыбы, коляска подпрыгивала на мерзлых кочках.
– Гляди-кось, что за ночь сотворилось! Так за Тверью, чего доброго, зимушка настигнет, – обернулся к Прокофию ямщик и, блеснув крепкими зубами, выкрикнул: – Ой, гоже будет! Пошли, господи, санный путь! Эй вы, залетные! – Он взмахнул кнутом.
Золотые маковки московских церквей остались позади, когда у загородного тихого погоста тройка нагнала одинокие дроги с гробом. Над черной кущей голых берез с криком кружило воронье.
– Стой, стой! – закричал Демидов ямщику.
Бородатый возница на минуту сдержал разгоряченных коней.
– Эй, кого хоронят? – спросил Прокофий погребальщика.
– А кто его ведает! – скучающе отозвался мужичонка. – Сказывают, барин, какой-то помещичек профукался в картишки и кокнул себя. – Он поглубже надвинул треух на уши и свистнул соловому коньку.
– Пошел! – заорал Демидов. – Быстрее погоняй!..
Он вспомнил старичка в атласном камзоле у зеленого карточного поля, вздохнул и перекрестился: «Вот как оно бывает…»
В лицо ударил студеный ветер. Редкие нежные снежинки запорхали над полем. Вместе с унылым тихим звоном они плыли, мягко, бесшумно ложились на бурые пригорки, темные леса и убегающую вдаль дорогу. На полосатый верстовой столб взлетела ворона, стала назойливо каркать…
А Демидов, погружаясь в бесконечную дорожную дрему, обеспокоенно подумал про печальную встречу: «К добру или к худу это!..»
Прокофий Акинфиевич после тяжких дорожных мытарств наконец добрался до Санкт-Петербурга. Зимняя подмерзшая дорога была оживленна: тянулись обозы с продовольствием, скакали курьеры на тройках, шли артели бородатых мужиков с котомками за плечами, брели монахи. На почтовых дворах было тесно и шумно. Под невской столицей пошли нескончаемые болота, чахлый ельник, который оборвался вдруг на берегу реки Фонтанной. За ней в мокром сизом тумане простирался Санкт-Петербург. Берега реки были очищены, одеты деревом, ограждены перилами.
