будет. Да, надо же выяснить, откуда девчонка забрела. Не хватало, чтобы её тут целая компания искать стала.
Ник постоял около приоткрытой двери. Маленькая, детская фигура под пледом вызывала у него почти отеческие чувства. Он тихонько прикрыл дверь, потом проверил печку, дрова почти прогорели и последние мерцающие волны пробегали по углям. Ник поворошил мягкую золу, утопив в ней горячие угли, не стал до конца задвигать печную вьюшку, чтобы не угореть и, не раздеваясь, заполз под одеяло. Его немного знобило и болело правое плечо.
В соседней комнате было тихо, на улице тоже, лишь иногда поскрипывало и потрескивало на чердаке. Звуки старого дома никогда не давали быстро заснуть. Странно, почему никто из стариков не заглянул, обиделись, наверное, что не пришёл на вечерние посиделки. Постепенно усталость взяла своё, Ник отключился и сразу же попал на странную поляну. Кусты бузины шевелились под ветром, беззвучно обнажая изнанку резных листьев. Трава была слишком яркой, небо слишком тёмным, грозовым, и старое надгробие светилось прямо у него под ногами. Ник, не отрываясь, смотрел на буквы, которые стали проявляться как странный шифр. От толчка сзади он чуть не упал и, обернувшись, увидел расширенные глаза Салавата, в которых горел дикий первобытный ужас. Глаза друга смотрели мимо него. Ник снова взглянул на замшелый кусок мрамора и обнаружил вместо надгробия белое пятно женского лица. Тёмные стрелки ресниц были неподвижны, на нежной шее тёмная полоса. Ресницы дрогнули, и Ник, перестав дышать от ужаса, проснулся.
Он лежал, тяжело дыша, и опять вспоминал.
В школе Ник учился неважно, на уроках он с упоением разрисовывал ручкой собственный пенал, а когда место в пенале закончилось, в ход пошли ученические тетрадки. Рисовать хотелось почему-то именно на уроках, поэтому задние странички тетрадей были самым удобным и укромным местом. Рисунки громоздились друг на друга, наступая с тыла на упражнения и задачки. С большим запозданием, только в третьем классе, Ника запихнули в художественную школу, где он сразу почувствовал себя как рыба в воде. Жизнь, наконец, приобрела осмысленность, и Никиной душой всецело завладели дисциплины «художки». Крепкие запахи красок, бумаги и глины буквально опьяняли его. Лучшими подарками очень быстро стали альбомы с упоительно пахнущими глянцевыми репродукциями старых мастеров. Школа превратилась в какое-то серое, невнятное пятно на рисунке дня, некоторым образом выделялись лишь уроки литературы. Мир, сотканный из слов и созданных воображением образов, вплотную приближался к берегам мира цвета и линий. Часто граница казалась почти иллюзорной, и герои любимых книг совершенно естественным образом прогуливались в пространстве любимых картин. Частенько к этому прибавлялась ещё и музыка, но так бывало не всегда. С музыкой отношения были сложные, даже мучительные. Музыка не хотела подчиняться, в её волнах Ник слабел, растворялся. В изобразительном искусстве всё было иначе. Ник разворачивал на листах бумаги свой мир,
