спокойным, и было не похоже, что он что-то подозревает. Я решила, что пока ему ничего не известно.
Я пережила вторую беседу с Департаментом юстиции. Женщины, с которыми я разговаривала, пока меня не «слили». Я не хотела торопиться с выводами, но, похоже, они держали слово.
Вернувшись домой, я включила одноразовый мобильник, купленный для связи с людьми из ОУР. Я не звонила им с личного сотового, поскольку он был зарегистрирован на мое имя. Связать звонок с одноразового мобильника со мной было бы невозможно. Я хотела свети все следы к минимуму. Все-таки это были полицейские, так что я соблюдала осторожность.
Оказывается, мне прислали дату и время. Встреча с руководством ОУР была назначена.
В глубине души (Три теплых воспоминания)
Наш дом на улице Ээрсте Эгелантиерсдварстраат был включен в реестр памятников архитектуры и подлежал реновации за счет городского совета Амстердама. Нас временно переселили на улицу Эгелантьерсграхт. «Временно» растянулось на четыре года.
Соне, Герарду и мне отвели комнату на первом этаже. Моя кровать была у окна с видом на канал и церковь Вестерторен. Вим уже стал подростком, и у него была собственная небольшая комнатка. Гостиная находилась этажом выше, а спальня родителей была на верхнем этаже, под крышей.
– Асси, проснись. Смотри, что я тебе принес, – прошептал Вим, чтобы не разбудить остальных.
Мне было, наверное, немногим больше десяти лет, и он часто будил меня среди ночи и ложился рядом. Часто он приносил что-нибудь – шоколадку или какую-нибудь другую сладость.
На этот раз он принес мне толстую плитку шоколада и игрушку – желтую птичку с оранжевыми хохолком и крылышками.
– Это тебе. Я ее выиграл на ярмарке, – прошептал он.
– Такая миленькая, – восторженно шепнула я.
– Двигайся, – сказал он и улегся рядом.
Он, как всегда, попросил почесать ему спину, что я и делала, жуя шоколадку.
– Нравится? – спросил он, явно довольный тем, что порадовал меня.
– Еще бы!
Эти маленькие тайны были невероятно волнительными. Если бы нас услышал отец, разразился бы дикий скандал, но Вим все равно это делал. Он шел против отцовской воли, и я с ним за компанию.
В подростковом возрасте мне, как в свое время и Виму, стало трудно мириться с отцовским всевластием. Следствием этого стал конфликт, после которого мне пришлось тринадцати лет уйти из дому. А затем мама, Соня, Герард и я стали жить на улице Линденграхт. Когда мне было четырнадцать, мама вернулась к отцу, и я старалась бывать дома как можно меньше. Я нашла отдушину в баскетболе и буквально поселилась в спортзале. Я могла находиться в нем ежедневно до одиннадцати вечера. Он стал моим спасением.
Играя в баскетбол, я ни о чем не думала. Моя агрессия выливалась в фанатичную преданность делу, и это была позитивная перемена.
Мой учитель физкультуры в средних классах восхищался
