и то же – самое съедобное. Кассир обслуживал клиента, а я думал о том, что не хочу ничего есть, но все равно куплю и съем. Мне до смерти осточертели эти долбанные бургеры, крылышки, картошка, которая наверняка даже не из картошки. Но когда подошла моя очередь, я снова повторил заветную комбинацию, и на подносе постепенно стали появляться завернутые в бумагу бургеры, стакан с водой, пакет картошки и коробка наггетсов.
Когда все было готово, я взял поднос и занял место у окна. Я забыл соус. А еще забыл, что не ем соусы. Взяв сразу три картошины, я засунул их в рот и прожевал, почувствовав на уголках языка соленый привкус. Запив холодной газировкой и заев наггетсом, я посмотрел в окно, прожевывая и превращая аккуратные кусочки еды в отвратное месиво.
По дороге, шурша колесами, промчалась машина, на горизонте никого, кактусы, перекатиполе перебежало дорогу в неположенном месте. Солнце жгло через стекло, падало на белую скатерть, от чего та почти светилась, отражалось от мелочи на подносе.
За стеклом потрясывались от ветра какие-то высокие, сухие растения, и мелкая, бледная серая трава. Небо было чистейшим – разве что самолеты, пролетая, оставляли на нем белые шрамы, как ноготь на коже. Мне было интересно, зачем мы едем в такую даль, и я решил спросить у жены.
– Слушай – сказал я ей – а зачем мы…
Внезапно по дороге пронесся с жгучим ревом байкер на своем тарахтящем коне и заглушил мой вопрос.
– Что? – переспросила она.
– Я хотел спросить… – но только я заговорил, кафешку снова заполонил нарастающий рев. Именно в тот момент, когда я задал самую суть вопроса, он в секунду проскочил мимо нашего окна, и жена снова ничего не услышала.
Я вздохнул. Надо подождать, пока они проедут, ведь это, как известно, стадные животные. Тишина. Ни с одной, ни с другой стороны дороги никого.
– Да я просто хотел… – снова рев, снова кожаная куртка с коброй на спине и черная бандана, снова мой вопрос затерялся в оглушительном шуме. Я замолчал и не стал допытываться.
В моей картонной коробе лежало два иссушенных и запеченных в чем-то хрустящем трупа курятины. Вернее, даже не целые части, а какой-то кусок трупа курицы. Интересно, где сейчас ее остальные части: кто есть остальную курицу? С такой точки зрения вегетарианцев можно понять: они просто слабонервные люди.
Я спросил у официанта, проходящего мимо, почему у меня только часть, а не вся курица целиком. Он охотно согласился ответить.
– Это не курица – сказал он.
Я внимательно вгляделся в куски курицы, которые ей не были, и мне показалось таким очевидным, что это не курица, что я улыбнулся. С курицей и правда особых сходств не было.
– Что это тогда? И почему это нечто называется курицей, если это не курица? Это же бессмыслица!
Когда я произнес это, на последнем слове оба – жена и официант – вздрогнули, как если бы услышали то, чего нельзя произносить, и будто стали слушать меня внимательнее и настороженнее,
