Вы не знаете, что случится? Никто не знает. Нам и сказали-то всего: такого-то числа в семь все и случиться. В каждом телевизоре, в каждом радиоприемнике, везде, в семь часов, сегодня, нам скажут, для чего мы жили. И будем жить, возможно. Нам скажут, в чем смысл всего. И знаете кто?…
Мне наступили на ногу. Я очнулся от раздумий и поднял взгляд вверх. Молодой парень, извиняясь, поднял руки, одной взял меня за предплечье и прошел мимо. За ним еще пара человек. И тут все потухло. Центр погрузился в кромешную тьму. Все: фонари, фары, окна, реклама – все потухло. Весь город. Может и вся планета. Ничего нельзя было разглядеть. Вообще ничего.
Стало тихо. Никто не решался нарушить тишину. Лишь изредка кто-то шептался. Мне не с кем было шептаться. Но меня распирало предчувствие чего-то громадного. Мне хотелось взять кого-то за плечи и трясти, пока он не почувствует то же, что чувствовал я. А я слишком много чувствовал. Я был и счастлив, и напуган, и взволнован, и спокоен, и несчастен, и поражен, и не удивлен. Я был зол, я был жалок, я был человеком, стоящим пред лицом… Бога. И если он меня разочарует, я умру. Здесь. Сейчас.
Ничего не происходило. Тихо и темно. Ветер трепал прически, а биение сердец сливалось в общую барабанную симфонию. У кого-то зазвонил телефон. Нехитрая мелодия разлетелась по всей площади. Послышалось шуршание, видимо, телефон доставали из кармана.
– Алле? – сказал кто-то довольно далеко от меня, в толпе – Нет, еще ничего… Да, у нас тоже… Да? Черт возьми… Сильно?… Я приеду, да… Да, хорошо… Да, да, черт возьми, я…
Кто-то стал пробираться сквозь толпу. Этого нельзя было не почувствовать, потому что он толкал одного, тот следующего, и так волна шла чуть ли не по всем.
– Они не приедут. Они тоже, наверное… – раздалось совсем близко от меня.
На секунду я увидел его лицо. Оно говорило по телефону, опустив голову и пробираясь к метро, но когда наткнулось на меня, поднял взгляд, а затем снова погрузился во тьму. Но через несколько секунд все опять озарилось. Я увидел перед собой толпу – все, как один, смотрели на экраны, не отрываясь. В трубку перестали кричать, а глаза на лице перебегали с одного экрана на другой, не зная, в какой смотреть.
На мгновение где-то сбоку я почувствовал чей-то взгляд, буравящий меня насквозь. Я медленно повернулся и встретился взглядом с псиной, сидевшей на руках у какой-то иссохшей старухи. Псина была лохматая, какая-то вся перекошенная, а ее язык безвольно свисал из пасти.
Я медленно перевел взгляд. На экране появилась картинка. Будто бы кто-то включил камеру, но закрыл ее ладонями. Включился звук. Каким-то басистым хлопком и гудением. Послышались голоса. Сначала неясные, потом отчетливее.
– Готов? – спросил голос за камерой.
– Да, да. Сейчас, подожди.
– Надевай, надевай.
Тихий смех.
– Черт возьми, да помоги же мне.
– О, Господи Боже…
– Что?
Снова все тихо засмеялись, камера
