или как там у них, – лавку открывают. Ну, знаете… картинки, свечи… Да и в городе ларьки… сигареты. Водка тоже. У них хорошая… Муж говорил, им разрешили безакцизную торговлю… Всей церкви… Ну, вообще всей по всей стране… Так что он занят, а я, значит, – к вам…
– Вижу, вижу, – скорбно кивал Давид, не глядя на покорённую его обаянием толстушку. – Можешь ничего не говорить. Грех твой хоть и велик… но не такой, чтобы не получить прощение. Только я не храмовый служитель. Водкой безакцизной с сигаретами не торгую. Не повезло. Однако моё отличие от них не только в том. Я не посредник общения с ним. – Давид поднял глаза кверху. – Также я не нуждаюсь и в посредниках между мной и небесами. Мой путь особенный. Я не апостол и не отшельник. Мне не чужды плотские утехи и житейские развлечения. – Давид косился на реакцию вперившейся в него женщины и менял русло своего монолога соответственно её выражению лица. – Поэтому скажу так: если человек осознал свою греховность, он уже прощён.
– Я осознала, осознала, – забарабанила прима местного бомонда и королева провинциальной тусовки. – Каюсь. Видит бог, каюсь. – Она стала неистово креститься, путая очерёдность прикосновений к плечам. Потом наклонилась к Давиду и, оглядываясь, прошептала:
– А на любовь можете заговорить? – и, сильно покраснев, жеманно повела головкой.
– Любовь… Ну, любовь приходит как снег на голову, как гром среди ясного неба и как налоговый инспектор перед снятием остатков кассы. Любовь никто не может призвать. А что, с мужем… никак?
– Он просил никому… Но вам – скажу. Он у меня переработался. Он же мэр нашего города. – И она обвела глазами всё вокруг, подчёркивая, вероятно, необъятность власти её мужа.
Услыхав слово «мэр», Давид едва сдержался, чтобы не вскрикнуть от удовольствия. Надо же! Сама удача идёт в руки. А мадам продолжала:
– Не может исполнять свой долг… – И шёпотом что-то добавила, наклонившись к Давиду в самое ухо.
– Ах, в этом смысле. Ну, это дело поправимое.
– Правда?
– Есть у меня средство. Друг привёз от тибетских монахов. Он там подрабатывал чтением лекций о пагубности влияния марксизма-ленинизма на развитие религиозной сознательности масс.
Толстуха всплеснула руками.
– Да что вы? А я считала, они замкнуты в своём уединении.
– Замкнутость не отрицает нахождение в курсе мировых событий, мадам.
– И сколько стоит это средство? – Мадам полезла в сумочку, висевшую у неё на мощном плече.
– Ну что вы. Я себе не беру… А другу нужно отдать двести долларов США. Монахи, знаете ли, пока не оценили перспективы брать нашими рублями. Отсталый народец… Средневековье.
– Ох… – покачала головой мэрша. – Дороговато, конечно… Но… Хорошо. Вот.
Получив двести новеньких, хрустящих бумажек с изображением то ли евнуха в шарфе, то ли старушки пред последним сватовством, Давид почувствовал
