сно жарко.
Мне было интересно, на каком языке заговорит таксист. Когда мы спрашивали у папы и мамы, на каком языке они будут говорить в Латвии, то родители каждый раз задумывались и отвечали разное. То «на русском», то «на английском». Когда мы были в Испании, с таксистами всё время говорила мама, потому что она испанский знает, а папа – нет. Папа знает английский, но испанцы редко говорят на этом языке. Так что с Испанией было всё понятно, а с Латвией – нет.
Гриша ткнул в таксиста пальцем и громко спросил:
– А этот дядя русский?
Мама зашикала на Гришу, а дядя рассмеялся. А потом сказал по-русски:
– Привет, привет! Откуда прилетели? Из Москвы? Ну и как она?
– Кто? – шёпотом спросил маму Гриша, когда усаживался на детское сиденье. – Бабушкина кошка?
– Москва, – пояснила мама и пристегнула Гришино кресло ремнём безопасности.
А я сказала:
– Мне жарко!
– У вас и правда жарко, – удивлённо сказал папа таксисту, – мы-то сапоги привезли резиновые… Куртки!
– Пригодятся! – отмахнулся таксист. – Но вообще – да. На этой неделе у нас лето.
Взрослые засмеялись, а я спросила:
– Как это?
Мама отказалась объяснять и вообще попросила задавать поменьше вопросов и побольше думать своей головой. Тогда я подумала и сказала шёпотом брату:
– Гришка! Нам повезло! Мы приехали в Латвию на той неделе, когда у них лето!
Брат поднял вверх большой палец, а взрослые почему-то снова засмеялись.
Новый дом, новые знакомые
Илмарс встретил нас у дома. Он оказался очень стареньким! Плотник, а не дом.
Хотя квартира тоже оказалась старенькой, как у маминой бабушки Вали в Москве. Илмарс был не один, а вместе с женой. Она нам всё время улыбалась, а Гришку гладила по голове и приговаривала, что у неё есть такая же внучка. Илмарс прихрамывал и с трудом дышал. Он как будто очень волновался, пуская нас в дом. Может, он волновался, понравимся ли мы с домом друг другу?
Инструментов нигде видно не было. У двери лежали два вытертых половичка. Краешек одного наползал на краешек другого. Казалось, что половички обнимаются. На подоконнике стояли цветы в горшках. Вдоль окна тянулась деревянная скамейка. В конце прихожей был вход в кухню.
– Наверное, Илмарс сам её сделал, – прошептал Гришка, трогая скамейку, – он же плотник.
– Он тут, наверное, всё сделал сам, – ответила я, оглядываясь.
Брат тут же залез на подоконник, заглянул в цветочный горшок и вытащил две крупные розовые ракушки.
– Даже это? – спросил он, протянув их мне.
Мы задумались.
– Нет, это вряд ли, – наконец сказала я, – он же плотник, а не ракушечник.
А Илмарс тем временем расхаживал по квартире и приговаривал:
– Ну вот, вот… Смотрите, осматривайтесь. Вот кухня, тут плита.
– Газовая? – вздрогнула мама.
– Да, очень простая плита! – отмахнулся Илмарс. – Щёлк, и всё! И горит!
– Гриша, ты этого не слышал! – предупредила мама.
– А чем надо щёлкнуть, чтоб горело? – уточнил Гришка у Илмарса.
Тот показал кнопку на плите. Потом отпил из бутылки воды, откашлялся и протянул нам пакет.
– Вот, мы вам купили еды на первый вечер, – сказал он, – тут хлопья… Молоко. Помидоры, хлеб. Международный набор!
– Спасибо, – обрадовалась мама, – как здорово!
Илмарс не улыбнулся, он всё тяжело дышал и волновался. Показал нам две комнаты, одна очень просторная, с двумя твёрдыми синими диванами и огромными картинами, на которых были изображены гигантские тётеньки в купальниках. Вторая комнатка была поменьше, в ней стояла двуспальная кровать.
Меня больше всего волновало, где я буду спать – в одной кровати с Гришей или нет. Мы иногда в гостиницах спим в одной кровати, потому что разных не хватает. Это и хорошо, и не очень. Хорошо, что мы можем по утрам играть в ферму и ветеринарный магазин с моей козочкой и его крысёнком, а не очень, потому что Гришка часто толкается и кладёт на меня то руку, то ногу. А я этого терпеть не могу!
Мама сказала, что мы будем спать на синих диванчиках в гостиной. Я обрадовалась и принялась рассаживать на одном из них своих животных – ежонка, козочку и кошку, для которой захватила специальную переноску, а Гришка устроился
