.

      – Нас было три подруги, всегда втроем дружили. Нас звали «Рюмка, Стопка и Бокал». Рюмка была типа моей невестки – фигуристая такая, быстрая. Стопка – маленькая и толстая, совсем некрасивая. А Бокалом была я – самая высокая и худая.

      Насколько я помню, Клара Ивановна не была особенно высокой – во всяком случае, это не бросалось в глаза. Но подруги, должно быть, были совсем невелики.

      А потом – воспоминания о замужестве.

      – Приданое – это очень была правильная вещь. Как же иначе жених поймет, хозяйственная ли невеста? Вот, помню, мы с маменькой как-то весной развешивали мое приданое, проветривали, а мой Андрей Михайлович шел мимо, увидел, и через неделю посватался.

      Я потом всю жизнь удивлялась – неужели Клара Ивановна была настолько скромной, что не допускала влюбленности в себя Андрея Михайловича? Кстати говоря, тогда он был молодым унтер-офицером, а при советской власти дослужился и до генерала. Что дало повод Кларе Ивановне с важностью говорить по разным поводам:

      – Уж мы-то, жены генералов, знаем…

      Вот и все, что я помню из жизни столетней давности. Не картинка, не подробный отчет, а только эхо давно прошедшей жизни…

      17. Дача Паулюса

      Фельдмаршал Паулюс вместе с остатками своей армии попал в плен под Сталинградом в начале сорок третьего года и пробыл в плену десять лет. В разных воспоминаниях говорится о разных местах, где его содержали – бывший монастырь в Суздале, сталинская дача в Кунцево, правительственная дача в Томилино. А я помню еще одно место – возможно, истинное, где он прожил последние годы своего плена.

      Это станция Ильинская. Она, между прочим, недалеко от Томилино – то ли следующая, то ли через одну. Станция эта до сих пор есть, ехать надо с Казанского вокзала. Если ехать из Москвы, то сходить с платформы надо было на левую сторону от путей по ходу поезда.

      Видела я этот участок году в шестидесятом или шестьдесят первом. От станции до него было минут десять ходу, и мы с мамой всегда проходили мимо него, когда шли со станции на дачу. На первый взгляд в участке не было ничего особенного – посеревший от времени дощатый глухой забор метра в два высотой тогда в Ильинском не был редкостью, корабельные рыжие сосны росли почти у всех, между соснами виднелись над забором верхушки яблонь и темная крыша и серый мрачный фронтон дома. Но если присмотреться, над каждым углом четырехугольного участка виднелись среди зелени небольшие, метров по пять, вышки – из таких же посеревших досок, как забор, с перилами и четырехугольными крышами. За забором всегда было тихо, никто не ходил, не разговаривал, из ворот – таких же высоких и глухих, как весь забор – ни разу не выезжали машины. На вышках тоже никого никогда не было видно.