был очень довольный. Добытчик как-никак.
Только долго гордиться собой ему не дали. Тетка Рейзл вышла из дома с помойным ведром.
– Гва-алт! Кры-ыс!
Ее крик разбудил галок, мирно дремавших на снежных ветках. Они заметались, как оглашенные, вопя на все Кунцево.
Но куда ж им было до моей тетки.
– Штинкенде кот! – орала она. – Гейт аруйс! Ин дрерд! Чтоб ты гешволн был! Я не знал, что такое «гешволн», но что кот вонючий и чтоб он провалился – это я понял.
– Бренен золст ду а файер!
– Это уже тетка Фрима пожелала Кышмышу гореть в огне.
– А рихн дайне тате! – помянула она его отца. Хорошо, что не мать.
– Вус? Вер? – прошамкала выглянувшая в дверь бабка Злата
Углядев крысу, она ухватила ее за хвост и метнула за забор – во двор соседей Жолниных. А старик Жолнин как раз возился там с охапкой дров. Не говоря худого, он ухватился за тот же хвост и шваркнул крысу дальше – во двор к Фетисенковым. Там Шурка Киселев отваливал сугроб от своего «Москвича».
– Крысы идут, – посмотрел он на небо. – А обещали снег.
Не долго думая, он подхватил дохлячку лопатой и метнул на улицу. И попал…
– Здравствуй, жопа, Новый год! – проворчал дядя Мешварг, отряхивая пальто и закидывая крысу через забор доктора Брука. Там кто-то завизжал – наверное, девочка Софа, докторова дочка.
А дядя Мешварг стал что-то втолковывать Шурке Киселеву, да так горячо, что Шурка даже метать снег перестал. Он слушал, а дядя Мешварг скакал вокруг него и руками подергивал, словно вожжи дергал.
– И куда это он скачет? – задумался вслух дядя Петя Иванов. И даже снег перестал разгребать.
– Не иначе, на бега его агитирует!
Вся улица знала, что сосед Мешварг ездит на бега и как-то там играет. И, видно, кое-что с этого имеет. Потому что его тетя Маня перестала торговать квасом на Можайке. А зимой нарядилась в теплую шубу.
– Цигейка! – поджав губы, сказала мама.
А, главное, налог за деревья он уплатил. За свои. А на уличные он еще не собрал. Дядя Петя вздохнул.
– Собьет он нашего Шурку с панталыку. Запросто. У того ведь и так ветер в голове!
Да бог с ним, с Шуркой! – подумал я. Мне сейчас не до него было. Я все не мог выбросить из головы Бурлака и Ковалиху. И свою трусость, которая, чует мое сердце, дорого кому-то обойдется. Думать-то я думал, а ноги переставлять не забывал. Надо же было идти к Дорохину. Уроки делать.
Глава вторая
Калитка у Дорохина была с секретом. Стоило открыть ее, и в доме трезвонил звонок. Чтобы все знали: кто-то идет. Это Женькин отец так придумал. Он же был на все руки мастер. Правда, у Женькиной мамы от наших звонков вечно голова болела.
Так что приходилось шустрить. Раз – и я на крылечке! Два – и уже топчусь в сенях, сбивая снег с валенок.
– А, титан мысли пришел! – встретил
