меня возникло ощущение, что он размахивает скальпелем и намерен тут же, не сходя с места, вскрыть мне мозги. А он продолжил:
– Об этом можно говорить часами, но все будет впустую, пока сам не поймешь причину своих бед. И так и останешься несчастным неудачником… Видишь ли, когда компьютер дает сбой, надо ставить новые программы.
– Беда только в том, что я-то не компьютер.
– Ну, во всяком случае, главное ты схватываешь: тебе надо пройти серию испытаний, которые изменят твой взгляд на жизнь и помогут преодолеть все страхи, сомнения и тревоги.
– А где доказательства, что вы сможете меня правильно… перепрограммировать?
– Ты принял мои условия. Бесполезно задавать вопросы. От этого станет только еще страшнее, а страхов у тебя, насколько я понял, полно.
Я молча глядел на него и размышлял. Он спокойно выдержал мой взгляд, тоже не говоря ни слова. Эти несколько секунд показались мне часами. Наконец я прервал молчание:
– Кто вы, господин Дюбре?
– Ох, я и сам иногда задаю себе этот вопрос, – сказал он, поднимаясь с места и направляясь в коридор. – Пойдем, я тебя провожу. Кто я? Кто же я? – декламировал он на ходу, и его мощный голос гулко раздавался на просторной лестнице.
На следующую ночь мне приснился кошмар, хотя с самого детства кошмары меня не мучили. Мне снилось, будто я нахожусь в каком-то странном особняке. На дворе ночь. И Дюбре тоже тут, рядом со мной. Стены огромного зала высоченные и черные, как в каземате. В канделябрах еле теплятся свечи, распространяя вокруг себя слабый, неверный свет и запах старого пригоревшего воска. Дюбре сверлит меня своим пронзительным взглядом, в руке у него какая-то бумага. На стоящей чуть поодаль Катрин не наблюдается ничего, кроме черного белья и туфель на высоких каблуках, волосы завязаны в конский хвост. В руке у нее длинная плетка, которой она время от времени с неожиданной силой щелкает по полу, испуская при этом сиплый вопль, как теннисист, посылающий мяч. Перед ней сидит Сталин и лает при каждом щелчке плетки. Дюбре не сводит с меня глаз. У него вид человека, который сознает свое всемогущество. Он протягивает мне листок бумаги:
– Держи! Вот твоя миссия!
Я трясущейся рукой беру бумагу и подношу ее к свечам, чтобы прочесть. Имена. Список имен, и напротив каждого адрес.
– Что это?
– Ты должен их убить. Всех. Это твоя первая миссия. Первая.
Плетка Катрин щелкает особенно громко, и Сталин заходится лаем.
– Но я ведь не преступник! Я не хочу никого убивать!
– Это будет тебе во благо, – говорит он, скандируя каждое слово.
Меня охватывает паника. Ноги подкашиваются, челюсть начинает дрожать.
– Ни за что. Я… я совсем не хочу… совсем. Не хочу!
– Надо! Поверь мне, – произносит он вкрадчивым голосом, – все это из-за твоей истории, понимаешь? Только во мраке ты поймешь, как выбраться из мрака. Не бойся.
– Не могу, – шепчу я. – Не могу…
– У
