году исполнилось 75 лет одному из его русских переводчиков. Магия круглых цифр (750:75=10) и числовых совпадений (или соответствий) побуждает усматривать в них некую метасимволику скрытых смыслов и значений. Как бы то ни было, сверстникам моим позволительно радоваться тому, что они дожили до такого юбилейного года Данте Алигьери.
В России творения великого флорентийца переводились многократно. С особым тщанием прелагали «Божественную комедию» – как высочайшее достижение ее автора. Бывали в этой области удачные попытки, бывали и «так себе». Однако речь в данном случае пойдет не о них, а об опыте краткого прозаического пересказа знаменитой поэмы (она хоть и «Комедия», но и поэма, даже «священная поэма», как называл ее сам Данте). Занятный жанр. Его не заменить другими, будь то полный перевод произведения или примечания и комментарии к нему, а также предисловия и послесловия, книги и статьи и пр. У пересказа своя соблазнительная прелесть: пересоздать иноязычный стихотворный текст так, чтобы, отказавшись от стиховых форм (ритмики, рифмовки, строфики), тем не менее произвести впечатление художественности, пусть даже иллюзорное. Всё это ради и во имя лаконизма.
Признаком «хорошего тона» стала некая неприязнь скептиков к жанру пересказа. Излагать стихи прозою значит портить их. Что ж, в этом есть некоторая доля правды. Попробуйте пересказать лирическую миниатюру – скорее всего получится просто смешно. Но «Комедия» Данте не миниатюра. При всем том что в ней много лиризма, она и эпична, и многосюжетна, а сюжеты не так уж трудно описывать и пересказывать. Как и кому такое может пригодиться? Разве что экзаменуемому по зарубежной литературе в качестве шпаргалки (ведь сообщено содержание каждой песни). Однако нет, здесь возникают цели и перспективы более серьезные. К тому же некоторые теоретики литературы справедливо полагают, что художественный пересказ (равно как и художественный перевод) умеет становиться формами научной интерпретации поэтических текстов.
Не всегда кажутся оптимальными рубрикация и сочетаемость текстов оригинала внутри излагаемого произведения. Может казаться, что такой-то сюжет завершен в концовке такой-то песни, когда предводитель бесов издал своею задницей непристойный звук. И это еще не все, поскольку продолжение данной темы следует в начале следующей песни, где сообщается, каким же все-таки оглушительно громким был этот неприличный звук – и это еще до того, как автор приступил к разработке другой очередной темы. Тут уж пересказчику приходится либо нарушить рубрикацию, или, согласно принятому решению, приравнять сотню нумерованных абзацев пересказа ста песням оригинала, тоже нумерованным. Ср. с эпизодом Уголино, который тоже не уместился во фрагменте одной песни, а потребовал двух соседних (сперва поменьше и потом побольше).
Пересказчик, судя по всему, не должен остаться безучастным к проблемам синонимии, т.е. к выбору предпочтительного слова в синонимическом ряду, если таковой имеется. Или в синонимической паре решить, что в данном контексте уместнее: «звезды» или «светила», «престол» или «трон», «жопа» или «задница»… И еще – насчет цитации: допустимы ли вообще в пересказе «Комедии» цитаты из его русскоязычного перевода, если последний абсолютно точен, можно сказать дословен. Кажется, а почему бы и нет. Заключительные строки «Чистилища» и «Рая» – соответственно «Чист и достоин подняться на звезды» и «Любовь, что движет и солнце, и звезды» не что иное, как точный перевод с итальянского, и они же входят в предлагаемый пересказ «Комедии».
Вопросов много, ответов меньше – не сложились еще правила игры в Пересказ поэзии. Приближаясь к завершению этого вступительного очерка, вновь открываем «Комедию» на первой странице, начинаем читать первую терцину: «На полдороге жизни…» Допустим, читатель не знает, какой именно возраст человеческой жизни считался «срединным» (35-летний). Но пересказчик и не должен ему это разъяснять. Это дело комментатора. Каждому свое. Распределение труда. Читаем дальше. «Я заблудился…» Недоумения продолжаются. Непонятно, кто такой этот «я»: автор или персонаж, или и то и другое вместе. И опять-таки это не должно так или иначе озаботить пересказчика, роль которого в судьбе произведения определится позже – когда все завершится и свершится, события произойдут и гений Данте обретет взыскуемое бессмертие.
Перейдем же к пересказу.
1. На полдороге жизни я – Данте – заблудился в дремучем лесу. Страшно, кругом дикие звери – аллегории пороков; деться некуда. И тут является призрак, оказавшийся тенью любимого мною древнеримского поэта Вергилия. Прошу его о помощи. Он обещает увести меня отсюда в странствия по загробному миру, с тем чтобы я увидел Ад, Чистилище и Рай. Я готов следовать за ним.
2. Да, но по силам ли мне такое путешествие? Я оробел и заколебался. Вергилий укорил меня, рассказав, что сама Беатриче (моя покойная возлюбленная) снизошла к нему из Рая в Ад и просила быть моим проводником в странствиях по загробью. Если так, то нельзя колебаться, нужна решимость. Веди меня, мой учитель и наставник! Над входом в Ад надпись, отнимающая всякую надежду у входящих. Мы вошли. Здесь, прямо
