Я называю это "скидкой кажущейся лояльности Рашингавы". Предпочитаю не иметь с ним дел ещё и из-за этого.
– Но так…
– Это кажется ерундой, да? Но он именно таким образом узнает, насколько я дорог Игрейне. Рашингава получает информацию и не только. Я раскошеливаюсь, чтобы заплатить по внезапно образовавшемуся долгу Игрейны, а Рашингава всё продолжает елозить моей мордой по жидкой грязи. Он заявляет, что снабжение прекратит вовсе и аналога его товару Игрейне не найти. Она набирается мужества изменить свою жизнь, чтобы сохранить мою, но вдруг выясняется, что в одном из эликсирчиков уже был медленный яд и без антидота Игрейна умрёт мучительной смертью. Естественно, лекарство она получит, только вылив мне в кофе новый яд.
– Блеф. Я называю это "Обыкновенным словопусканием принцев". Рашингава не травил Игрейну.
Ксенион странно посмотрел:
– Я вроде сказал "к примеру".
– Но что-то мне подсказало, что не к примеру.
– Моё слишком эмоциональное отношение, наверное. Ничего подобного на самом деле не было.
– Было, – вдруг отчётливо поняла Хисуи. Враньё Ксениона, приятное как музыка, она ощутила всей кожей. Довольно редко такое случалось с ней, ведь она совсем не разбиралась в людях. Фиты и крылатые всё ещё иногда удивляли, ну а перевёртыши (за исключением подруг) оставались крайне загадочными существами. – И как вы оба выжили?
– Это был не яд, а что-то другое, – перестал отнекиваться Ксенион. – Антидот Игрейне он якобы прислал, но по её состоянию я понял, что то, что мы с ней выпили, не было ядом. Это было что-то совершенно новое. По моим ощущениям я не ослаб, но стал для Рашингавы более лёгкой мишенью, и последний удар всё ещё за ним.
– Зачем всё так усложнять?
– Он – учёный прежде всего. Его амбиции лежат в научной сфере, а я мало понимаю эти его дела. Так что… откуда мне знать?..
Ксенион медленно опустил ресницы, и его лицо приняло несколько скорбное выражение. Но вряд ли это было связано с тем, о чём дракон говорил. Он далеко не из тех, кто будет сожалеть о своём незнании чего-либо. Скорее он думал о свой смерти и той жизни, которую вели сейчас другие драконы.
– Ничего удивительного в том, что кто только не подумывает убить тебя, Ксенион, – не сдержалась Хисуи. – Ты досадил очень многим.
– Я уже сплю, – самым вредным тоном сказал дракон, поморщившись и поджав губы, но глаз так и не открыв.
– Конечно, никому бы не хотелось такое услышать, – протянула, после вздоха, Хисуи. – Но надо жить так, чтобы никто даже не подумал сказать тебе такое.
– Ошибаешься, – едко произнёс Ксенион, широко распахнув глаза, – живи ты хоть как святой, но рано или поздно найдётся тот, кто расскажет всем, что знает от твоей любовницы, что ты держишь в подвале троих нищих, которых заставляешь заниматься сексом друг с другом и мёртвой лошадью.
– У тебя больная фантазия, – скривилась Хисуи.
– Я пример привёл.
– Больная, – настаивала она.
– Не
