м написал Калле Каспер, в том и состоит, что расстояние между вечностью и обоими представленными в этой книге писателями, их героиней и героем – преодолимо, являет собой ничтожную малость, равную двум сотням страниц и нескольким поэтическим строчкам об асфоделях: «В элизии погода так легка! Выращивать я стану асфодели – И утром приносить тебе к постели, А ты потом нальешь мне молока».
Написано в Ферраре, там, где асфодели растут сами по себе – по обе стороны Стикса. Написано человеком европейской культуры: для него асфодели не просто цветочки, но символы. И у Гоар Маркосян-Каспер напоминание о бренности всего сущего – «Memento mori» – звучит приветствием! Ибо разлучается Марго с Михкелем, героем ее романа, лишь на время, оставшееся ему на земле без нее. Измеряется оно сроком, отпущенным ее возлюбленному на создание романа и песен о ней самой. Ведь иное имя Михкеля – Мастер, новый Орфей. По обоюдному чаянию они или обретут покой, как в «закатном романе» Михаила Булгакова, или встретятся, как у Данте, в Лимбе. Это недалеко – Италия страна обетованная для обоих персонажей, неотличимых в данном случае от своих создателей.
Пути туда пролегают по извивам и тропам медлительных предложений, соответствующих неконтролируемой скорости потока сознания. Ясный разум – единственный надежный поводырь на этой дороге, а ирония и автоирония – освобождающие от напряжения паузы на привалах. Все эти качества – вместе с приметливым взглядом на внешний мир, характерным для обоих авторов – образуют общую гармонию, пронизывающую и скрепляющую книгу как единое целое.
«Не примкнувшими к большинству» и Гоар Маркосян, и Калле Каспер являются и в самом простом смысле, резко выраженном в одном из профессиональных суждений о современном искусстве: «…дворник, к примеру, с самого рождения примкнет к большинству, а художник, если ему неохота красить задницу в синий цвет и лаять на прохожих, может и остаться вне мэйнстрима и посему приобрести <…> второстепенный статус».
Для обоих писателей «второстепенный статус» – это своего рода знак избранности, отделяющий их от «толпы», от попадания в среднестатистическое «большинство», не посягающее на господствующие мнения и поветрия. От тех, кому, говорит Марго, «драгоценное их государство куда дороже семьи, родных, близких…».
Да и с «близкими» и у Маркосян, и у Каспера не все ладно. Любовь распылению не подлежит, и каждый из этих авторов мог бы повторить слова поэта: «Я любил немногих. Однако сильно».
В сюжетном плане то, о чем и как пишут авторы публикуемых романов, есть комментарий на полях общих житейских прописей, комментарий жесткий, не избавляющий от насмешки и над собственными благоприобретенными воззрениями. Один из самых ярких относится все к тем же асфоделям – в самую что ни на есть драматическую минуту, увенчанную вещим сном о погружении в царство мертвых: «А где же обещанные асфодели? Должно бы быть красиво, черные лилии, бархатные лепестки, возможно, желтые тычинки… Ерунда, их бы давно вытоптали… то есть так оно, наверное, и случилось». Эти вытоптанные цветы говорят о несметных толпах ушедших с лица земли выразительнее любых цифр.
Книга Гоар Маркосян и Калле Каспера – о неумирании смертных, размеренное повествование с действительными сценами, перетекающими в сны, в нирвану. Она о невыразимом – о не имеющем адекватного воплощения в речи, в словах – только в музыке и смерти. Можно ли между ними установить гармонию – вот вопрос существования пишущего. Героиня Маркосян себе самой рассказывает о пути к небытию. Живая, она передает эстафету осознания тайны смерти Михкелю. Марго умирает уже за пределами повествования, переходит в сознание того, ради кого жила. Это и есть чудо, поведанное ей вослед другим, ближайшим к ней рассказчиком. Калле Каспером.
Гоар Каспер
Memento mori
Моему любимому мужу, лучшему на свете
– У вас есть страховка? – спросила врач, не поднимая головы, даже, кажется, не отрываясь от начертания «докторских каракуль» – каких именно, с дивана, неудобно втиснутого в подошедший, наверно, по размеру промежуток сбоку и чуть в стороне от стола, видно не было.
– Нет, – сказала Марго.
Она могла бы добавить, что в противном случае вряд ли стала бы выкладывать четыреста крон за визит в частную поликлинику, но промолчала. Впрочем, докторша, худая даже по нынешним меркам, можно сказать, изможденная женщина… неудивительно, словно бы одна на весь Таллин, в какую схожую лавочку ни позвони, везде принимает она, в разные дни и часы, конечно, но она… докторша кивнула, потом бросила в ее сторону короткий взгляд, в котором Марго почудилось нечто вроде смущения, и снова уткнулась в свои записи. Интересно, подумала Марго отрешенно, судьи тоже смущаются перед тем, как зачитать приговор? Не всегда, конечно, только в особых случаях, например, когда какая-нибудь ловкая дамочка пристукнет пару человек, задавит, допустим, на машине или и вовсе пристрелит, прирежет, придушит, при-при-при, словом, прикончит, а потом помчится к ушлому адвокату,
