смертная, так что развлекать себя мне придётся самому. Я сунул диск под мышку, подхватил два бокала и направился к своей вязаной подруге. Представление бардессы Дроздовой окончилось, и на сцену вышла она сама.
Когда она запела, я, что-то пытающийся втюхивать своей соседке по столику, примолк, причём не только из вежливости. У Лилианы оказался негромкий, но очень приятный голос, аккомпанемент был достаточно грамотным, а тексты песен хоть и незамысловатыми, но очень доходчивыми. Какое-то время я слушал с удовольствием, но на третьей или четвертой песне понял, что ничего нового ждать не приходится, и внимание моё стало рассеиваться. Похоже, всё же выше районного Дома культуры бардессе Дроздовой не подняться. Хотя жаль, девчонка красивая, на сцене смотрится хорошо. Конечно, не девчонка уже далеко, но всё же… Ну, хоть с мужем ей повезло.
И тут на сцену стали выходить совсем молодые ребята, вынося с собой гитары и пианолу на ножках. Оказалось, что песни Дроздовой поёт какая-то местная группа, которую раньше назвали бы вокально-инструментальным ансамблем. В оранжировке её песни зазвучали опять по-новому, как-то даже танцевально, и сама Лилиана вдруг предложила не стесняться и выходить танцевать всем, кому этого захочется. Я за время её предыдущего выступления уже несколько раз сходил за шампанским, и теперь вполне был готов пригласить свою вязаную соседку на танец. Она тоже стала гораздо оживлённее реагировать на мои вопросы и сразу согласилась на моё предложение, тем более что перед эстрадкой уже топталось несколько пар. Я уже забыл о своём намерении подколоть её и думал, как бы проворнее уговорить её ехать ко мне.
Под медленную мелодию я хотел прижать её к себе, но она упёрлась мне в грудь руками, оставляя нас, как говорили во времена моей молодости, на пионерском расстоянии. «Похоже, мама вас воспитала в строгости», – попытался легко съязвить я. «Моя мама недавно умерла, – вдруг сказала она. – Сегодня девять дней». Я поперхнулся следующим весёлым комментарием и промолчал. Не зря мне не нравятся люди в вязаной одежде… В девять дней, в которые надо прощаться с ушедшим, в этот траурный день… А тут на концерте и в белом вязаном платье… Я даже не мог себя заставить спросить, почему же она не в трауре, почему не за поминальным столом?
Я, конечно, всегда оставляю людям возможность быть самими собой, но не до такой же степени. Мысль затащить её в постель я, естественно, оставил. Не потому, что момент не тот: в таком состоянии многие легче идут на контакт, а я достаточно циничен, чтобы воспользоваться этим. Просто от подруги с такими тараканами в голове можно ожидать чего угодно, а мне дури, как говорится, собственной хватает. Когда я оказываюсь в ситуации, которая требует проявления, что называется, высоких чувств, я могу защищаться только стёбом, проявляя их. И я готов обстебать всё что угодно – кроме смерти. Смерть – это, пожалуй, единственное, к чему я отношусь с молчаливым уважением. С уважением, которое, наверное, рождает страх, чего тут скрывать.
В
