уже не рассматривается, как социально-криминологическое проявление определенной формы. Характерным примером такого отношения является мнение итальянского исследователя А. Бьянки: «Становится очевидным, что традиционная теория субъектности, которая основывается на абстрактной и общей способности субъекта иметь международные права и обязанности, должна быть пересмотрена с точки зрения менее формального подхода, направленного на выявление действительного участия в механизмах создания, утверждения и пополнения прав. Если попытаться классифицировать нападения 11 сентября, примечательно, что с самого начала заговорили не о террористическом акте, а о «вооруженном нападении». Применение этого выражения – не просто проблема терминологии: традиционно считается, что вооруженное нападение – это использование вооруженных сил одним государством против другого, а террористическое нападение – это преступный акт группы террористов против гражданского населения с целью посеять в нем страх… Тот факт, что в данном нападении участвовала не армия враждебного государства, а группа индивидов… свидетельствует о том, что отныне не только государства могут совершать действия, угрожающие целостности другого государства. В число акторов международных отношений следует включать и террористические группы, действующие на транснациональном уровне»[17].
На сегодняшний день ситуация такова, что уже на стадии соотношения террора и терроризма, возникают существенные сложности. Однако именно установление ясности между данными терминами могло бы привести к большей согласованности при выработке базовых определений терроризма и его проявлений, что, в конечном итоге, позволило бы установить сущность управляемой терророгенной угрозы, как проявления социальной сущности политического терроризма. Для более четкого определения границ политического терроризма необходимо понять взаимосвязь понятий «терроризм» и «террор». Многие исследователи терроризма уделили внимание данному вопросу, и пришли к часто противоположным выводам.
Как отмечал в своих работах В. П. Емельянов, в настоящее время сложилась ситуация, при которой термины «террор» и «терроризм» употребляются, как равнозначные и фактически взаимозаменяемые[18]. Однако этот подход не является общепризнанным. Вопрос о том, насколько родственны термины «терроризм» и «террор» проработан неоднозначно. Существуют их суженные и расширенные понятия в зависимости от отправных основ рассуждений.
Так, в «Энциклопедии терроризма и политического насилия» отмечается, что не существует консенсуса по поводу понятий «террор» и «терроризм». Одни авторы считают терроризм организованной формой террора, другие полагают, что террор – это состояние ума, в то время как терроризм – это организованная социальная активность. Есть точка зрения, согласно которой суффикс – изм показывает систематический характер применения террора
Бьянки А. Международное сообщество перед лицом терроризма: роль права//Международный терроризм и право. – М., 2002. С. 72–73.
См.: Емельянов В. П… Террор и терроризм: вопросы отграничения// Право и политика. 2000. № 4; Емельянов В. П. Терроризм, бандитизм, диверсия: вопросы разграничения. Законность. – 2000, № 1., Емельянов В. П. Проблемы уголовно-правовой борьбы с терроризмом.// Государство и право. – 2000. № 3.
