раз со скандалом, с руганью, с разрывом. Восемь лет жизни ухлопала на этот подарок, и вот теперь у разбитого корыта. Ну попали, попали мы в молодёжную сборную, но ведь там надо всё время что-то новое показывать, а мы на прошлом сборе как начали этот элемент на бревне пробовать, так до сих пор на мат и прыгаем. И завелась я почему – вызов на очередной сбор в кармане лежит, а везти в Москву нечего…
Сегодня третий день, как эта паршивая девчонка не появляется в зале, но я за ней больше не пойду. Привыкла, что каждый раз возвращаю. Хватит.
И всё-таки я вздрагиваю и дёргаюсь на каждый стук входной двери. Через час надо заканчивать тренировку, а я ловлю себя на мысли, что всё ещё жду: вдруг явится, может быть, в школе какое-нибудь мероприятие, не знаю, что там ещё…
Кроме Анны, у меня ещё двое. Первый разряд. Девчонки старательные, работать я их научила, хотя часто уезжаю с Анной, приходится их бросать на других тренеров. Но растут, успевают, на городских соревнованиях смотрятся вполне прилично. До сборной города я их, конечно, дотяну. Но дальше – вряд ли, не те данные.
Нарочно встала спиной к двери, внимательно слежу за своими ученицами.
– Петрова, не путай руки с ногами! И не ходи чемоданом! Следи за собой всё-таки…
А что, если я зря Аньку ругаю? Если всё дело не в ней, а во мне? Если бриллиантик да не тому ювелиру достался? Если я просто бездарный тренер и ничему не могу научить? Но Майку-то научила когда-то! Майка… Как часто я теперь её вспоминаю. У Майки золотой характер, работать с ней было одно удовольствие. Олимпийской чемпионкой стала, а всё такой же Майкой осталась, так до последней тренировки мне в рот и смотрела, верила, как Господу Богу. В детстве всё твердила, что тренером хочет быть, но школу окончила – и в медицинский… Что-то давно я её не видела, надо будет позвонить вечерком.
Вспомнилось вдруг: давно это было… Мы с Майкой с тренировки шли, усталые обе, чуть живые. А в этот день в метро новую станцию открыли. Вот Майка и пристала: давайте, говорит, съездим, посмотрим… Поехали. Вышли на той станции. Майка голову задрала, ахает:
– Ирина Николаевна, вы только посмотрите, люстры какие!
А я от усталости глаз поднять не могу. Сама ни за что в такую даль не потащилась бы, всё ради Маечки… Иду в пол смотрю. И вдруг застыла: вижу, идут впереди меня потрясающие ноги – ровненькие, коленочки развёрнутые, стопа маленькая, аккуратная. Я Майку – в охапку, и в вагон, за этими ногами. Смотрю, девчушка – не больше пяти, сопливая, глазки смышлёные, и мать её за руку держит, совсем хмельная…
Вот так мы и познакомились с Анной Дружининой, от которой я теперь целиком завишу. И с матушкой её тоже… Ох уж эта матушка! Я в одну сторону девчонку тащу, а она в другую. И ведь как девочка любит, жалеет мать, слова лишнего по её адресу не простит – замкнётся сразу, набычится, и взгляд сразу становится такой стеклянный – просто беда.
– Где твой толчок, скажи, пожалуйста? От бедра толкайся, от бедра!
