забвения простых истин: «слишком сильно» ничем не увлекайся, «слишком сильно» не ликуй, «слишком сильно ни к чему не прилиплейся» и помни:
Счастье истинно хранится
Выше звезд, на небесах;
Здесь живя, ты не возможешь
Никогда найти его.
Философия «мрачной юдоли», обреченности человека на терпение и страдания, чувство безысходности при сознании «мудрости и благости» Всемогущего обозначили духовный тупик, в каком оказался Карамзин в конце 80-х годов, отражением чего и явилась повесть «Евгений и Юлия». Выходом этого тупика становится для писателя заграничное путешествие, в ходе которого ему, как казалось, удалось избавиться от полонившей его разум мысли об обреченности на планете всего живого и неизбежной их гибели:
Всё исчезнет, что ни видишь,
Всё погибнет на земле;
Самый мир сей истребится,
Пеплом будет в некий день.
Путешествуя, Карамзин на какое-то время обретает душевное спокойствие и, вернувшись, пишет похвальное, по определению П.А. Орлова19, слово – «Фрол Силин, благодетельный человек» (1791). Примечательно, если стержнем повести «Евгений и Юлия» была трогательная любовь-влечение, любовь-страсть, обернувшаяся утратами и слезами, то теперь главным выступает человеколюбие, любовь христианская, любовь-служение, любовь во спасение, несущая людям радость и приносившая благополучие.
«Я, – говорит Карамзин, – хочу хвалить Фрола Силина, простого поселянина», потому что он «трудолюбивый поселянин, который всегда лучше других обработывал свою землю, всегда более других собирал хлеба и никогда не продавал всего, что собирал». Но больше потому, что в голодный год он раздал свой хлеб беднейшим из своей и других деревень, а когда на следующий год «Небо услышало мольбы бедных и благословила следующий год плодородием» и они хотели вернуть ему полученное, полагая, что он им дал хлеб в долг, Фрол отказался его брать, советуя излишки хлеба отдавать нуждающимся. Когда в его деревне сгорело четырнадцать дворов, он «послал на каждый двор по два рубля денег и по косе», а погорельцам из другой деревни предложил от себя «лишнюю лошадь», чтобы они продали ее для своих нужд, так как все деньги он отдал погорельцам своей деревни. Затем «на имя господина своего купил он двух девок, выпросил им отпускные, содержал их как дочерей своих и выдал замуж с хорошим приданым». Если бы был «храм, посвященный добрым из человечества, – замечает Карамзин, – и в сем храме надлежало бы соорудить памятник Фролу Силину»20.
Однако такое благостное, умиротворенное состояние было у Карамзина недолгим. Он понимает, что Фрол Силин «слишком сильно (да простится мне эта тавтология. – А. К.) прилепился» к «благодеятельности», а любое «слишком сильное прилепление», как правило, всегда оканчивается плохо. Но Карамзину
См.:
Московский журнал. 1791. Часть третья, книжка 1. Месяц июль. С. 31–37.
