небывалый энтузиазм. Всего за несколько лет книгу довольно сложного содержания, не благоприятствующего массовому чтению, издавали свыше 30 раз, и это притом что ее прогнозы не оставляли никаких надежд европейцам:
«Мы говорим не о внешней жизни, не о жизненном укладе, не об учреждениях и обычаях, а о глубине, о внутренней смерти. Для античного мира она наступила в римскую эпоху, для нас наступит около 2000 г.» (1, 502).
С этой точки зрения нынешние европейцы внутренне умерли. Однако восторженные отзывы современников об этом сочинении наполнили бы, вероятно, целый том. «…По сенсационности успеха эта книга превосходит все остальное», – писал очевидец109.
Усиливалась популярность еще и тем, что громадного объема двухтомный труд (почти полторы тысячи страниц) написан вызывающе свободно, с многогранными ассоциациями, буквально выталкивающими образованного читателя за пределы привычных знаний и взглядов.
Но сейчас, через сто лет, понимая причины всеобщего, хотя и небезоговорочного, восхищения, книга читается иначе110 и, говоря схематически, во многом противоположно тому, как читали ее современники.
Причину я усматриваю не столько в том, что сегодня люди испытывают совсем другие настроения, нежели в начале ХХ в., сколько в содержании мысли О. Шпенглера: события протекшего столетия явились таким ее комментарием, которым нельзя пренебречь.
«Закат Европы» до сих пор широко известен: к примеру, изобретенное автором понятие цивилизации как угасания культуры вошло в учебники и едва ли не по всему свету стало одной из аксиом культурологии.
Сейчас найдется достаточно тех, кто готов согласиться с катастрофическим прогнозом судеб европейской культуры и признать справедливыми пророческие интуиции немецкого мыслителя. Разве не приходилось слышать и читать в последние десятилетия, а чаще в последние годы, суждения, близкие шпенглеровским:
«Обойдем все выставки, концерты, театры и везде мы найдем лишь старательных ремесленников или шумливых шутов, которые занимаются поставкой на рынок того, что внутренне давно ощущается как нечто лишнее. На каком уровне стоит теперь все, носящее имя искусства и художника! В любом общем собрании какого-либо акционерного общества или среди инженеров первоклассной машиностроительной фабрики мы найдем куда больше интеллигентности, вкуса, характера и уменья, чем во всей живописи и музыке современной Европы. На одного великого художника всегда приходилась сотня лишних, делавших только ремесленную работу. Но пока существовало большое предание, а следовательно, и настоящее искусство, и эти достигали положительных результатов. Можно было оправдывать существование этой сотни, потому что, в конце концов, в совокупности традиции они были той почвой, на которой вырастал настоящий художник. Но сейчас они – только кучка ремесленников, работающих из-за куска хлеба, в которых не чувствуется никакой необходимости…» (1, 411).
«Что такое это наше так называемое “искусство”? Выдуманная
Сошлюсь на статью:
