ведь какой бы хулиганкой ни была, а выросла я все-таки в очень чистой и благочестивой обстановке. Все священники, которых я знала с детства, были настоящие пастыри, благоговейные служители Престола Божия. А с чем мне придется столкнуться в самостоятельной жизни на приходе, я даже и представить себе не могла! Как только Господь уберег меня: я сохранила веру и саму себя только за молитвы старца!
С прихода я уже стала ездить к батюшке регулярно. Во всякий свободный от службы день ездила в Лавру. Старец меня каждый раз ругал за что-нибудь, но, слава Богу, меня уже было не остановить. Конечно, я менялась не сразу, очень постепенно, да даже и вообще сначала не менялась. Какая пришла тусовщица с Крещатика, такой долго и оставалась.
Но когда шла к батюшке, старалась всеми силами принять приличный вид. Я прямо в лаврском туалете снимала с себя серьги, стирала косметику, невидимками изо всей силы закалывала свою коротенькую челочку и тщательно повязывала голову платком, чтобы не видно было, какие у меня короткие волосы. Батюшка один раз сказал при мне моему настоятелю (нынешнему владыке): «А за что ты ее поощряешь? Ты ж видишь, какая она лицемерка!» Я разулыбалась, думаю, это он меня просто смиряет так! Что во мне лицемерного? А потом сразу подумала: «Да уж! А кто в туалете челку закалывает и прячет под платочек?»
Архимандрит Наум, 1980-е годы
Решила: не буду лицемерить! Пришла в следующий раз с открытыми ушами, не снимая серег. А Батюшка мне говорит: «Обрати внимание, чем ниже уровень развития, тем больше человек стремится себя украсить. Гляди, вон дикие племена все лицо раскрашивают, кольца и в ушах, и в носу. Ты себе в нос не хочешь ничего повесить?» Я говорю: «Нет!» А батюшка продолжает: «В первую очередь в девушке ценятся интеллект и порядочность, а украшения никакой роли не играют. Сними серьги и не носи больше». Я с очень кислым видом повиновалась. Думала: «Ну вот тебе, зато не лицемерила! Надо вот это мне было идти с серьгами на виду?!» Как мне жалко было их снимать – просто не высказать. Но с грехом пополам смирилась.
Батюшка уже тогда делал попытки говорить со мной о самом главном. Он спросил, не хочу ли я в монастырь? Я сказала, что ни в коем случае! Батюшка так грустно отреагировал: «Значит, замуж хочешь…» Мне как-то от этих слов стало очень стыдно, и я начала оправдываться, что в замужестве меня интересует не само замужество, но не могу же я одна оставаться, я боюсь одиночества. А батюшка сказал, что если Бога узнаешь, то никогда не будешь одинока. Я потом эти слова бесконечно вспоминала и тысячу раз с ними полностью соглашалась. Но тогда я еще была совсем-совсем дикая. Батюшка говорил: «Что же с тобой делать? К монашеству ты не способна. А замуж выдавать – это любому парню жизнь испортить. Ты же как мальчишка, тебе надо было бы мальчишкой родиться, ты такая хулиганка!»
Я уже к тому времени искренне полюбила батюшку, и мне от него что угодно было не обидно слышать. И со всем была согласна: да, я дикая и неорганизованная. В монастырь я совсем не собиралась,
