Пока это не сделано, хирургическое вмешательство невозможно.
Раненого быстро обложили грелками.
– Шприц и морфин! – потребовал Коптев.
Но тепло и морфин не помогли. Подкожно – кофеин.
– Евгения Михайловна, будьте так добры – кровь! – мягко сказал Коптев.
Неуместное в такой обстановке «будьте так добры», да еще в устах опытного хирурга, поразило меня. Обычно Иван Сергеевич коротко требует: «Кровь!»
Взглянув на Виленкину, я был удивлен: отсутствующий взгляд, замедленные движения, опущенные, безжизненные руки – все это не похоже на энергичную, подвижную Евгению Михайловну.
С тем же отсутствующим взглядом Виленкина начала переливание крови. Коптев пристально следил за каждым ее движением.
Я бросил взгляд на флакон, из которого она брала кровь. На нем было написано: «Флакон № 89/566. Донор Е. М. Виленкина».
– Пи-ить! – наконец прошептал раненый, еле шевеля губами.
Глубоко вздохнув, Прошин два раза глотнул теплого, крепкого чая из поильничка и спросил:
– Сейчас день или вечер? – Руками он сделал такое движение, словно ощупывал воздух.
– Семь часов вечера, – ответил Коптев.
– Доктор, у меня очень ослабло зрение, – уже более явственно произнес лейтенант. – Скажите правду, я буду… видеть?
– Не сомневаюсь в этом. Но пока прошу вас лежать спокойно.
Раненому удалили из голени небольшой осколок снаряда. Потом наложили на лицо новую повязку со слабым раствором марганцовокислого калия и отнесли в наше восьмое отделение.
…Прием раненых закончен. Иван Сергеевич моет руки и время от времени участливо поглядывает на сестру Виленкину. Она убирает хирургический инструмент.
Вдруг худенькие плечи ее вздрогнули, она всхлипнула и поспешно вышла.
– Что с ней? – спросил я Коптева.
Иван Сергеевич глубоко вздохнул:
– Утром она получила известие – под Пулковом от ран погиб ее муж. Он умер от потери крови. Я хотел освободить Виленкину от дежурства, но она так возражала, что пришлось уступить.
Вскоре в нашу ординаторскую вошел Луканин:
– К вам поступил раненый Прошин?
– Да, Федор Георгиевич. Он в четвертой палате. Ожоги лица, осколочное ранение правой голени.
Комиссар протянул Муратову небольшую, вчетверо сложенную бумажку.
– Прочтите. Принесли из приемного покоя. Лежала в кармане гимнастерки Прошина.
Петр Матвеевич пробежал глазами записку и спросил:
– Кто этот капитан Самойлов?
– Не знаю. Надо полагать – Командир батальона. Как вы считаете, можно надеяться?
– Относительно ноги Прошина я не беспокоюсь, – ответил Муратов. – А что касается зрения, то с окулистом надо посоветоваться. Подождем с ответом…
– Хорошо.
