яд.
– Смотри! – воскликнула Мэри. – Вон там! Видел?
– Где? Что?
– Мимо дерева и прямо к нам во двор!
– Мэри, что это было? Скажи! Что ты увидела?
В сумерках я заметил заигравшую на ее губах улыбку – ту самую потрясающую женскую улыбку. Ее принимают за мудрость, но это не совсем то, ведь если есть понимание, то мудрость становится не нужна.
– Ничего-то ты не видела, Мэри.
– Белку видела, но она убежала…
Я обнял ее за плечи и притянул к себе.
– Давай-ка прогуляемся вокруг квартала.
И мы двинулись в ночь, не говоря ни слова, ведь слова были нам ни к чему.
Глава 8
В детстве я активно охотился на мелких зверюшек и с удовольствием их убивал. Кролики и белки, небольшие птицы, а позже и утки падали на землю искореженными ошметками костей, крови, меха и перьев. Во мне не было ни ненависти, ни злобы, ни чувства вины, мной двигала лишь дикарская изобретательность. От жажды убийства меня избавила война – я уподобился ребенку, объевшемуся сладостей. Ружейный выстрел больше не казался мне воплем неистового блаженства.
В начале весны к нам стала наведываться с визитами пара бойких кроликов. Особенно им полюбились садовые гвоздики Мэри – они объедали их под самый корень.
– Избавься от них, – велела Мэри.
Я достал свое охотничье ружье двенадцатого калибра, липкое от смазки, и отыскал несколько старых толстых патронов с дробью под номером пять. Вечером я сел на заднем крыльце и уложил обоих кроликов одним выстрелом. Потом зарыл пушистые комочки под старой сиренью, и в животе у меня заворочалась тоска.
Убивать я совершенно отвык. Человек привыкает ко всему: к массовым убийствам, захоронениям или даже казням; когда привыкаешь, дыба и клещи становятся просто рабочими инструментами.
Подождав, пока дети лягут спать, я сказал:
– Пойду немного прогуляюсь.
Мэри не спросила, куда и зачем я иду, как сделала бы всего пару дней назад.
– Ты надолго?
– Нет, не очень.
– Дожидаться тебя не буду – спать хочу, – заявила она.
По-видимому, она выбрала направление и успешно шла вперед, в отличие от меня. Я все еще расстраивался из-за кроликов. Вероятно, после того, как что-нибудь уничтожишь, вполне естественно попытаться восстановить равновесие, что-нибудь создав. Но разве именно это двигало мной тогда?
Я с трудом добрался до вонючей конуры, где жил Дэнни Тейлор. Возле полевой кровати на блюдечке горела свеча.
Дэнни пребывал в плачевном состоянии – мрачный, изможденный и подавленный. Его кожа отливала синевой. От вони, стоявшей в лачуге, где лежал немытый человек под засаленным одеялом, меня едва не стошнило. Его глаза были открыты и смотрели в никуда. Я думал, он будет бредить, поэтому крайне удивился, когда он заговорил внятно, в манере прежнего Дэнни Тейлора.
– Чего ты хочешь, Ит?
– Помочь
