за три года». А мы такими темпами ее вообще за год выполним.
И действительно, все это время, памятуя, что друг в скором времени покинет его, Сангре успевал заниматься не только «подбором кадров». Он находил время и чтобы вникнуть в составленные Уланом обязанности стражей порядка. Брал их Буланов не с потолка, но основываясь на рассказах того же Обруча. Разумеется, не забывая вносить и кое-что из своих собственных знаний о патрульно-постовой службе. По нынешним временам это все выглядело непривычно, но составлено было дельно, умно, а потому первоначальное согласование с Михаилом Ярославичем всякий раз проходило на ура.
– Ишь ты, – покачивал головой князь и… утверждал, распорядившись поставить свою малую печать.
Последнее, в смысле, печать на подобного рода документах, тоже было новшеством. Однако Буланов сумел доходчиво растолковать важность и необходимость наглядного княжеского подтверждения. Мол, изустное слово – замечательно, но случись князю отлучиться надолго и кое-кто может не поверить, что он действительно одобрил право дружины следить за порядком на торжищах. Что за «кое-кто», Улан не пояснил, но князю и без того было ясно, что речь не о простых людях. А при наличии такого увесистого аргумента, как грамота с печатью, ни один из бояр при всем желании не сможет взбрыкнуть.
А в конце своих уговоров, подметив, что Михаил Ярославич весьма уважительно относится к латыни, пустил в ход и ее, процитировав: «Verba volant, scripta manent» – слова летучи, письмена живучи.
Но дел все равно оставалось выше крыши, ведь предстояло подготовить письмо от имени князя Юрия, которое Улан должен был прихватить с собой. Здесь они тоже поделили обязанности – сам Улан вместе с Изабеллой занялся подготовкой текста, а Петр взял на себя добычу подлинных печатей московского князя. За образцами он обратился… к княжичу Дмитрию.
Разговор состоялся как обычно, то есть в баньке, куда тот непременно отправлялся сразу после занятий рукопашным боем. Вообще-то с такой просьбой следовало подойти к его отцу, но Дмитрий откровенно симпатизировал побратимам, преклоняясь перед их необычным мастерством рукопашного боя и искренне восхищаясь их обширными познаниями. Именно потому Сангре рассудил, что княжич охотнее пойдет ему навстречу. Особенно при наличии убедительных доводов – все-таки молодость куда гибче. А если напомнить про нешуточную опасность, грозящую его отцу, тем паче.
Так и случилось, хотя и не сразу, ибо Дмитрий, насторожившись, поначалу тоже посоветовал обратиться к его батюшке. Сангре замялся, но решив, что была не была, честно ответил:
– Московский князь ныне стремится оклеветать Михаила Ярославича как только может и при этом не брезгует ничем. Поверь, сейчас на него столько в Орде наговорили, что у Узбека поди и уши опухли. А батюшка твой хоть и помнит народную поговорку, с волками жить – по-волчьи выть, но уж больно честью своей дорожит, потому отвечать Юрию точно такими наветами наотрез отказывается.
– Считаешь,
