доступа. Смотри.
Она положила одну горошину на край тарелки.
– Это наш институт. При всей необычности того, что тут происходит, мы находимся в относительно безопасном месте. Оно называется карантинная зона. Здесь можно находиться всем сотрудникам независимо от группы. Чуть дальше начинается зона искажения, – она начертила соусом неровную линию, – в нескольких километрах от нас. Ну, хорошо, в трех с четвертью километрах. Там процессы искажения реальности уже довольно ощутимы и доступ туда ограничен. Это самая обширная из всех зон, ее границы местами не определены и она имеет собственные условные подуровни опасности. А за ней километровая зона кризиса. Туда пускают только после специальной подготовки, да и то не всех. Часто – просто автоматы. Вот так вот.
– А дальше?
Она вопросительно посмотрела на меня.
– За зоной кризиса что?
– А! А там собственно сам Край. И доступа туда нет совсем. Я имею в виду, что человеческий организм не выдержит приближения к Краю, а не какую-то условную бюрократию нашего НИИ.
– Я понял. Никакого Края в твое дежурство.
– Именно.
Она посмотрела на меня сквозь стакан.
– Богдан, у тебя такое несчастное лицо. Не печалься, завтра после теста на реакцию я приглашаю тебя на это же место в семь и даже угощу. А пока иди и готовься.
– А как готовиться нужно?
– Спать. Кстати, я бы на твоем месте купила маску для сна или плотные шторы – ночи тут почти не бывает.
Я пожал плечами.
– Могу спать даже на взлетном поле. Это мое второе хорошее качество после отличной памяти. Кеслер Иван Никифорович. Шестой этаж, главный корпус.
– Ну, если уж так, то запомни еще одну фамилию. Летов. Адам Летов. Он был отличным преподавателем теории искажения на курсах подготовки лаборантов. У него были неплохие наработки насчет самого явления искажения реальности. Если в них вникнуть, о можно написать действительно хороший отчет по работе НИИ.
– Летов. И как мне его найти.
– Никак, – Вика поставила пустой стакан и поднялась, поправляя куртку. – Он погиб два месяца назад. Ужасно погиб.
Глава 3. Фобии
Я проворочался полночи и уснул почти под утро, которое не очень-то отличалось от самой ночи. Однажды я был в Питере в разгар летних ночей и тогда так же сходил с ума от бессонницы в местной гостинице, пока, наконец, плюнув на все, не отправился курить на крыльцо. И сидел там, кутаясь в куртку и стуча зубами от холода, пока не рассвело. Тут все было немного иначе. Небо затягивали тучи, но дважды мне казалось, что восходило солнце. Я открыл окно и услышал шум дождя. По пустым аллеям текли потоки воды. Башни главного корпуса окутывала колыхающаяся дымка. На скамье под высоким деревом, опустив голову, сидел человек в ярко зеленой куртке. Видимо такой же полуночник как я, решивший прогуляться, но застигнутый дождем.
Комнату наполнила прохлада и я, завернувшись в тонкую
