рядом устанавливали купол шапито.
– Как вы думаете, учительница, откуда они?
Несмотря на его сорок лет, грубые мужицкие руки и морщинистое, подобно высохшему куску мыла, лицо, к Америке будто вернулись неуверенность и тонкий голос подростка. Он зажег сигарету.
– А сам-то что думаешь? – резким тоном спросила Старуха.
Америка пожал плечами, глубоко затянулся в ожидании, что за него сформулируют истину, которую он не осмеливался озвучить. Но поскольку Старуха молчала, он пробормотал, точно ученик, сомневающийся в своем ответе, указав подбородком на бледную даль юга.
– Может, оттуда?..
– Разумеется, оттуда. Не с неба же они свалились! Правда, ты большим умом никогда не отличался, но ведь смотришь же телевизор, как все, или нет?
Спадон не стал тянуть резину. Не прошло и получаса, как он показался из-за уступа скалы, перегородившей пляж и заслонявшей вид на город и порт. Вместе с ним шел Мэр, а рядом следовал третий, в чьей грузной и сутуловатой фигуре все без труда узнали Доктора.
Увидев его, Старуха выругалась сквозь зубы. Собака радостно встретила вновь прибывших, рассчитывая на ласку, которой не дождалась.
– Что за тайны мадридского двора! Этот кретин мне так ничего и не сказал!
Виновный опустил голову. Мэр нервничал. Шестидесятилетний, как и Доктор, которого он знал с детства, Мэр был тощим, словно жердь, с сухим желтым лицом и седыми волосами, в то время как его приятель ростом и статью напоминал бочонок. Врач, лысый и краснолицый, с густыми нафабренными усами, закрывавшими верхнюю губу, никак не мог отдышаться. Его льняной костюм, некогда элегантный, теперь пестрел пятнами и прорвался в нескольких местах. На Мэре был простой рыбацкий комбинезон.
– Я просила позвать только Мэра.
– Да мы с Доктором вместе работали над проектом талассоцентра, будь он неладен. Скажете вы нам, в конце концов, что происходит?
– Покажи им.
Америка понял. Он нагнулся и подобрал с тента три удерживавших его голыша. Ветер сразу устремился под покров, надув его, словно беременный живот. В то же мгновение с неба камнем упали две огромные встревоженные чайки. Едва не полоснув крыльями по головам людей, которые инстинктивно втянули их в плечи, птицы тут же взмыли вверх, растаяв в облаках.
Стоило Америке открыть тела, как с лица Доктора немедленно сошла доброжелательная улыбка. У Мэра вырвалось ругательство, произнесенное им на диалекте тысячелетней, а то и больше, давности, где арабские слова соседствовали с испанскими и греческими. Избороздившие его лоб морщины свидетельствовали о том, что он понимал, сколько забот у него возникнет в связи с этим событием, истинный масштаб которого ему вдруг открылся.
Но самым удивительным, а вернее сказать, самым невероятным, был голос, внезапно донесшийся до них. Голос, не принадлежавший никому из присутствующих и заставивший всех вздрогнуть, будто среди них появился сам дьявол.
Путаница в мыслях
