было накурено и холодно.
Ни белья, ни матрасов. Ревели дети. Какие-то тетки с тюками тряпья мотались туда и сюда по проходу, все время заставляя Шумера отклоняться и толкать плечом в плечо соседа справа. Сосед, худой высокий мужчина в плаще и с «дипломатом» на коленях, каждый раз болезненно морщился и несколько секунд потом играл желваками, словно сдерживал в себе желание вскочить и дать в морду.
Вслед теткам неслась ругань, но те лишь злобно отбрехивались.
Кроме табака пахло потом, мокрой кожей и рыбой, а еще вонючими обедами, которые для кондиции требовалось лишь залить кипятком. Пряный химический дух наплывал то слева, то справа, и Шумер, сглатывая слюну, закрывал глаза. В темноте успокаивать желудок, протестующий и согласный давиться даже этой химией, было почему-то легче.
– А мы валетика!
За откидным столиком у окна играли в «тысячу».
Играли втроем. Плотный, с бульдожьим лицом мужчина в кургузом, идущем складками пальто и шустрый, востроносый малый в пиджаке поверх водолазки и в кепочке, примявшей рыжие волосы, изображали незнакомых друг другу попутчиков. Они сидели наискосок от Шумера, и он примечал, как у них виртуозно получается координироваться. Как бы невзначай цепляя карты, порхали пальцы, скрещивались, складывались в зыбкие знаки.
А глазом – ни-ни.
– Пиковый марьяж! Значит, пики – козыри, граждане!
Третьим игроком был хорошо подстриженный парень лет девятнадцати-двадцати, пытающийся выглядеть взрослым. Румянец азарта плясал на его щеках. Одежда – джинсы и кожаная куртка, из рукава которой выглядывает манжет дорогой рубашки. Шелковый пижонский шарф обернут вокруг шеи. Шумер так и не понял, как его занесло в общий вагон. Впрочем, кажется, никаких других вагонов в составе и не было.
Все равно странно.
– Кто ходит?
– Твоя ходка, парень.
– Тогда по бубям.
Щелкнула, ложась, карта.
– Вот ты ушлый!
Рядом с парнем, подобрав под себя ноги, сидела одного с ним возраста девчонка. Юбка в косую полоску. Короткое пальто. Уткнувшись спутнику в плечо, она с закрытыми глазами слушала плеер. Лицо ее было симпатичным, умело накрашенным, но Шумеру казалось пустоватым. То ли из-за того, что он не мог увидеть ее глаз, то ли из-за того, что она жевала. Челка светлых волос падала на лоб.
Тук-тук – выбивали колеса на стыках. Тук-тук. Челка покачивалась в такт, кончиками волос задевая ресницы.
– Все!
Парень, улыбаясь (видно было, как внутри его просто-таки распирало от победы), собрал последнюю «взятку». Рыжий малый досадливо ткнул в плечо мнимого незнакомца-соучастника:
– Слышь, везет человеку!
«Бульдог» поморщился:
– Ладно, считаем! Кто сколько объявлял?
За мутным от грязи окном проскочили домики, и снова потянулись леса и поля, прореженные линиями электропередач, деревеньками или отдельными, непонятного назначения зданиями, подходящими чуть ли не вплотную к путям.
Склады? Какие-то железнодорожные строения вроде депо?
Шумер этого не знал. Тем более, часть утягивающихся за окно зданий выглядели брошенными в процессе строительства.
– Так, у меня – сто шестьдесят!
– А, это с бубновым марьяжем, что ли?
– С ним. Плюс пиковый в самом начале, – радовался парень.
– Это тебе повезло, честное слово, – уныло почесался рыжий. – Фарт прилип к руке. А у меня, значит, два короля и две десятки. Пишем, да?
– Пишем, – кивнул «бульдог» и вывел шариковой ручкой на тетрадном листке новые цифры. – У тебя всего двести двадцать. У Вячеслава – семьсот. Ну и у меня – триста шестьдесят. До тысячи, собственно, всего-ничего чесать.
По проходу пробежал голопопый ребенок в маечке. Ребенок визгливо хохотал, за ним – «Сейчас поймаю! Ай, поймаю!» – протопала дородная мамаша.
Худой сосед с «дипломатом» болезненно среагировал и на нее.
– Вы можете потише? – произнес он, наклонившись.
– Постараюсь! – обернулась мамаша.
Сосед выпрямился, убрал локоть, поставленный Шумеру на бедро.
– Извините.
– Голова? – спросил Шумер.
– Она самая.
Сосед попытался улыбнуться, но, видимо, от приступа боли уголок губы пополз вниз.
– Ой, а возьмите анальгину, –
