знаешь, что с этим делать? – спросил Мельтиар.
Его шаги теперь были тихими, – он разулся, ступал босиком. Я взглянула на его следы на пыльном полу и улыбнулась.
– Это же капуста, – сказала я. – Ее можно вообще не готовить.
– Но порезать нужно, – возразил Мельтиар. – Она всегда была кусочками.
Я не выдержала, засмеялась. Он дотронулся до моего плеча, проходя мимо, – прикосновение горячее и яркое, вспышка веселья. Ему было легко сейчас, он ни о чем не думал, – и поэтому я не могла перестать смеяться.
Мельтиар вернулся с широким ножом и доской, иссеченной сотнями ударов. Сел за стол, подкатил к себе кочан и разрубил пополам.
Все еще улыбаясь, я опустилась на скамью напротив, провела руками по шкуре. Серый мех был пушистым и мягким, пальцы тонули в нем. Я сидела и смотрела, как взлетает и опускается нож, как капуста разлетается по доске и столу.
– Ты вообще умеешь готовить? – спросил Мельтиар.
– Лапшу, – ответила я. Он поймал мой взгляд, и я добавила: – Готовую, могу сварить.
В Эджале у меня был свой дом, а значит мне нужно было покупать еду. В лавке напротив продавалась лапша – хрустящие полоски теста в холщовых мешочках. Хозяйка часто ругала меня за то, что я не делаю лапшу сама. «Сварить и мужчина может», – так она говорила. Ее лавка сгорела в первые часы войны, как и вся наша улица.
– А ты умеешь готовить? – спросила я у Мельтиара.
Не переставая рубить капусту, он усмехнулся, покачал головой.
– Конечно, нет. Даже посуду никогда не мыл.
Я снова рассмеялась, и мысль Мельтиара ворвалась в мою душу, вспыхнула черными и алыми искрами веселья:
Не веришь?
– Верю, конечно, верю!
Мельтиар воткнул нож в доску, посмотрел на меня. В его глазах уже не было смеха, взгляд стал внимательным и долгим.
– Почему ты всегда отвечаешь мне вслух? – спросил он. – Я недостоин?
Я успела подумать, что он шутит, – но он потянулся через стол, поймал мою руку.
Он был серьезен, он хотел знать.
– У меня не получится, – сказала я. – Я только с Тарси могла мысленно говорить. И то теперь…
Мельтиар прервал меня.
– Получится. – Его взгляд был темным, а слова звучали так решительно, что я поняла – бесполезно возражать. – Ты мой предвестник. Когда я говорю – ты меня слышишь. А значит, можешь ответить. Пробуй. Скажи мне что-нибудь.
Он крепче сжал мою ладонь. Я чувствовала биение его пульса, его силу и уверенность, – он знал, без тени сомнения, что у меня все получится.
Глядя ему в глаза, я попыталась позвать его, как всегда звала Тарси. Но слова и звуки не слушались, даже его имя не превращалось в мысль. Оно стало таким нестерпимо горячим, пылающим как звезда, заслонившая небо. Все мои мысли стали багровым светом, – ни призыва, ни звука,
