на Бьянку («Двор короля поэтов») у Принца «сердце замерло в таинственной печали», потому что она – «Никто», не столько реальное лицо, сколько воплощение призрачного желанного Идеала:
Движенья нежных рук
И шелесты шелков струили запах
странный…
Взвевая грустный сон, неясный
и туманный.[188]
Но сходство образов Олеши с блоковскими – лишь изобразительное, внешнее. «Стихи должны соответствовать мечтам о любви. И только это соответствие я и усматривал в Блоке»,[189] – вспоминал Олеша о себе, семнадцатилетнем. Сущностное, философское осмысление жизни, способность увидеть, как говорил Олеша, «середину вещей» пришли позднее.
Юношеская неопытность, отсутствие своего поэтического стиля делали Юрия Олешу легко зависимым от модных тогда в его кругу корифеев. Ранний Олеша подражает не только Блоку, но и Брюсову, Гумилёву, Северянину:
Пусть хвастает смелый и шутит от счастья и боли
И метит искусно по звонким забралам удары,
Чтоб где-то в Париже, в лиловом атласном камзоле
Так громко смеялся галантный король из Наварры.[190]
(«Гасконь»)
В половине восьмого
В загородной кофейне
На открытой веранде
Вы сидели в компаньи
Припомаженных денди
И раскрашенных дам, —
И я видела ясно,
Что теперь Вы забыли
О сиреневой Ванде…
…О, ужасные миги!
Я с собою боролась:
Мне хотелось подняться
И перчаткой Вас больно
Отхлестать по лицу!.[191]
(«Письмо истеричной женщины»)
Это был в жизни Олеши период интенсивной литературной учёбы, частых неудач, прозрачных, порой наивных претензий на оригинальность («соличится сердце, как небо, нотами только что спетыми», «Шёлковым газом – одеколонным оазом», «жентильные года!..» и т. п.) Это была дань запоздалой моде «на декадентов», царившей в одесских литературных кружках «Зелёная лампа» (1918), «Коммуна поэтов» (1919), «Коллектив поэтов» (1920).
В годы творческой зрелости Юрий Олеша очень критически относился к своим ранним литературным опытам: «Стих был с "гумилятиной"»,[192] «Я писал под Игоря Северянина, манерно, глупо-изысканно».[193] Вместе с тем суровая оценка собственных подражательных стихов «под…» не исключала благодарной приверженности Олеши к талантливым поэтам-модернистам начала XX века. Как свидетельствует Олеша в книге «Ни дня без строчки», влюблённость в «небывалую» поэзию Бодлера, Блока, Мандельштама, Ахматовой, Шенгели, Волошина и других он пронёс через всю жизнь.[194] В каждом из них он ценил художника-мастера. Литературные ориентации Олеши менялись, но у поэтов-мастеров он всегда учился точности слова и образа, приёмам романтического «пересоздания» действительности, метафорическому видению вещей – всему тому, что впоследствии станет качествами собственного стиля писателя.
Революция открыла Юрию Олеше «глаза на мир»,
Олеша Ю. Двор короля поэтов. Акт 1 // Огоньки. 1918. № 28–30.
Олеша Ю. Повести и рассказы. С. 431.
Олеша Ю. // Мысль. 1918. № 2. С. 1.
Олеша Ю. // Бомба. 1917. № 10. С. 4.
Олеша Ю. Автограф // РГАЛИ. Фонд № 358. Опись № 1. Ед. Хр. 22.
Олеша Ю. Ни дня без строчки // М.: Советская Россия. 1965. С. 134
Там же. С. 123–125; 130; 150 и др.
