междудействие! Не знаю, что куклоеды эти вам представят. У нас цензурятиной не пахнет даже. Сам я жду от них смешного, а вместе с тем возвышенного.
– Не тростяные куклы мы и не тантамарески! Живые мы приколы и смех наш дерзкий, резкий! – завёл козьим своим тенорком Облупсик.
– Вот лысый Адам. Кричит: скоро опостылевшую душу – Богу назад отдам!
– А вот хитрая Ева, вынутая не из ребра – из змеиного чрева.
– Будет и змей, бисексуал ползучий! Но про это скажем позже, разогнав вашей хмурости тучи.
– Однако пора чужую мифологию забыть. Русскую Книгу Книг малосерьёзными стихами изложить! Там будут достойные стать святыми Любава и Ждан!
– Знали они ещё до Христа: их жизнь – не сочинский надувной банан!
– А вот вам и сегодняшний рыловорот, он же монстр-мучитель: враг наших карманов и помыслов коварный истребитель! Змей трёхголовый – Чубайс-Кудрин-Греф – спешит окунуть нас по горло в смертно-финансовый грех!
Одетая в чешую, с пришпандоренными к плечам картонными портретами Чубайса и Грефа, с длинным, троежалым, вклеенным в верхнюю губу бумажно-розовым языком, который от каждого выдоха взлетал вверх, явилась Синька.
– Обожаю библейские сказки на новый лад. Но думаю и побасёнкам про нашу тусу каждый будет рад! Щас явится к вам сладкозвучная Набиуллина, про которую каждый думает: даже за все её деньжища… обойму ли я?
Тихон Ильич от негодования плюнул и, не оборачиваясь, поспешил на улицу.
Свет невечерний на парашютах над городом уже не висел. Улеглась слоями – слой сизо-серый, слой тёмно-синий и слой чёрный – суздальская октябрьская ночь. Чуть-едва шелапутил ветерок. Тиша осмотрелся, без труда находя дорогу, двинул восвояси. В гостинице, не переодеваясь, вставил диск в компец, включил.
Изобразился на экране пустой библиотечный зал. А через секунду откуда-то из-за книжных полок долетел голос. Не гоготок гуся-Самарянова – свежий голос и радостный!
Воскрешение Авеля. Окояр
Начало пятое. «Император Павел принял отца Авеля во свою комнату со страхом и с радостью и рече к нему: «Владыка отче, благослови меня и весь дом мой». Отец же Авель отвечал к нему: «Благословен Господь Бог всегда и во веки веков». И спросил у него царь Павел, что желает: в монастырь ли монахом, или избрать род жизни какой другой. Авель же отвечал: «Ваше величество, всемилостивый мой благодетель, от юности моей желал быть монахом и служить Богу и Божеству его». Государь же Павел поговорил с ним ещё что нужно и спросил у него по секрету: что ему, Павлу, случится…»
Здесь Тихону опять припомнилась баба Дося. Вылепилась из её бормотаний и вздохов объёмная звуковая картинка. Увидел: мглистым весенним вечером, перекладывая у себя в комнате что-то с места на место, вскидывает Дося Павловна руки, рассказывая про императора Павла. При этом выдаёт сказанное за мысли собственные, хотя ежу понятно: пересказывает очередную приходскую байку.
– Четыре
