я залезть полностью, как машина перевернулась прямо на меня, – а дальше я ничего не помню.
Потом я лежал на земле, а вокруг бегали и суетились люди. Левую руку пронизывала такая боль, что я то и дело вскрикивал; и спина была не лучше. В голове раздавался какой-то рев, который то нарастал, то пропадал. Земля, казалось, куда-то уходила из-под меня, и меня тошнило. Я был не в себе, и все же мне хватило ума перекатиться по земле. Я помнил, что одежда у меня сильно испачкана, и тому требовалась причина.
Потом я услышал скрежет, потом меня везла «Скорая». Рядом сидел коп; над моей рукой колдовал доктор. Я на время отключился. Из руки текла кровь, а ниже локтя она была согнута, как надломленная ветка. Перелом. Когда я опять пришел в себя, доктор все еще над ней склонился, а я вспомнил про позвоночник и попробовал пошевелить ногой – проверить, не парализовало ли меня. Нога двигалась.
Из забытья меня вывел скрип. Я огляделся – на соседних носилках лежал грек.
– Эй, Ник!
Мне не ответили.
Вскоре машина остановилась, и Ника выгрузили. Я ждал, что вытащат и меня – но нет. Значит, он и вправду умер. Теперь уж не придется пудрить ему мозги, как в прошлый раз, сваливать все на кошку. Да, в больнице выгрузили бы нас обоих. А если забрали только его – это морг.
Мы поехали дальше, потом остановились, и меня вынесли. Уложили в носилках на каталку и отвезли в комнату с белыми стенами. Там стали готовить к операции. Вкатили аппарат для наркоза, и тут вышла заминка. Появился судебный врач, и здешние доктора стали возмущаться. Я понял, в чем дело. Требовалось взять пробу на алкоголь. После наркоза пробу уже не взяли бы, а это самое важное. Судебный врач дал мне подуть в стеклянную трубку. Внутри было что-то похожее на воду, когда я подул – оно пожелтело. Он еще взял кровь в пробирку и другие анализы. И мне дали наркоз.
Я проснулся в постели, уже в палате, с головой, обмотанной бинтами, и рукой, пристегнутой ремнем. Спина была вся заклеена пластырем, и я едва мог шевельнуться. В палате сидел коп, читал газету. У меня адски болела голова, да и спина тоже, руку простреливало. Через некоторое время пришла сестра и дала мне таблетку; я уснул.
Проснулся я около полудня, и мне принесли поесть. Пришли еще два копа, уложили меня на носилки и погрузили в больничный фургон.
– Куда мы едем?
– На дознание.
– Дознание… Это ведь бывает, когда кто-то погиб, да?
– Именно.
– Я так и боялся, что они погибли.
– Не оба.
– Кто?
– Мужчина.
– А. А женщина сильно покалечилась?
– Не очень.
– Плохи мои дела, верно?
– Ты бы, приятель, поосторожней. Здесь-то не страшно распускать язык, а вот все, что скажешь в суде, может потом тебе сильно аукнуться.
– Это точно. Спасибо.
Мы остановились перед похоронным бюро, и меня внесли внутрь. Кора, порядком потрепанная, была уже там. Блуза, которую ей, видно, одолжили, топорщилась на ней, словно набитая сеном. Костюм и туфли были в пыли, подбитый глаз заплыл. Кору сопровождала надзирательница.
