занимаясь каждый своим делом. Что касается их совместного проживания, то они просто плыли по течению, не испытывая ни малейшей потребности в переменах.
Не сказать, чтобы они все время молчали. Иногда они принимались обсуждать, какой канал им лучше посмотреть. Порой это вызывало даже препирательства, и они пытались отнять друг у друга пульт, поскольку чувствовали, что соседу недостает здравомыслия, чтобы оперировать столь ценным инструментом. А иногда они принимались обсуждать женщин.
Для обоих это была больная тема. Смит и Ральф искренне считали себя неплохими парнями. В конце концов, они не были мерзавцами, не заводили интрижек на стороне и не обманывали своих дам. Им и в голову не пришло бы ударить подругу или потребовать от нее невозможного. И они не развешивали над постелями фотографии Мелинды Мессенджер. Разве это не характеризует их как славных парней? Они звонили, когда их об этом просили, не отказывались подвезти подружку в гости или по делам, покупали подарки, не требовали секса и радовали порой случайными комплиментами. Ральф и Смит старались обращаться с женщинами как с равными, но те раз за разом доказывали им, что недостойны такого общения. Странные существа, список претензий которых был длиннее самой длинной лондонской трассы, а истерики повторялись изо дня в день. Но были и другие. Время от времени им встречались женщины, в которых невозможно было не влюбиться. Ты терял голову сразу после знакомства, рассказывал о новой возлюбленной всем своим друзьям, строил фантастические планы на будущее, а затем оказывалось, что тебя бросали барахтаться в луже собственной глупости – и все ради типа, который будет лгать и изменять, бить и требовать невозможного.
Ральф, которого природа щедро наделила в плане либидо, не мог обходиться без секса и регулярно бросался в битву, возвращаясь из нее изрядно потрепанным и помятым. Но его неутомимые гениталии напоминали штык, все так же готовый к очередному сражению. Что касается Смита, то он предпочел добровольно отказаться от подобных передряг. Помятый, но живой и невредимый, он тихонько удалился в свой уголок.
Впрочем, по словам самого Смита, он берег себя для той единственной, о которой не знал практически ничего. Ему только и удалось, что обменяться с ней парой улыбок и кивков, однако девушка эта служила для него подлинным воплощением неземного очарования. Пять лет мечтал он о том дне, когда их пути наконец пересекутся. Тогда-то он одарит ее чарующей улыбкой, обменяется с ней парой остроумных фраз, пригласит поужинать в каком-нибудь дорогом ресторане, после чего гордо удалится, приняв как должное ее согласие.
Вместо этого добрых пять лет он только и делал, что гримасничал при виде объекта своего обожания, как недоразвитая амеба. Его хватало лишь на то, чтобы помахать дрожащей рукой своей богине, когда та показывалась где-то в отдалении. Один ее вид повергал Смита в такой трепет, что он спотыкался на ровном месте, ронял разного рода предметы и никак не мог найти в карманах ключи от дома. Объектом его воздыханий было белокурое видение, истинный
