Изложил цель моего прихода. Паренек спросил:
– Где будем просматривать? Вам, конечно, лучше, чтобы экран был побольше?
– Хотелось бы…
– Тогда в зале.
Мы перешли в зрительный зал. Ципов установил небольшой любительский проектор, достал кассеты.
– Какой камерой снимали?
– Шестнадцать миллиметров. «Киев». У меня готово. Можно начинать?
– Да, пожалуйста.
Он опустил штору и начал колдовать над аппаратурой.
– Это не «Колос», конечно, но тоже кино.
– А что такое «Колос»?
Ципов показал рукой на заднюю стенку клуба, где чернели окошечки кинопроекторов:
– Моя основная техника.
– Понятное дело. У меня к вам просьба: говорите, кто на экране. Я ведь никого не знаю.
– Будет сделано… Поехали.
Застрекотал моторчик, на белом полотне высветился прямоугольник, и на экране возникла летняя крылатовская улица. С качающимися от ветра тополями, с сонными домишками. Улица тоже качалась, дорога металась из стороны в сторону, будто оператора шатало, как пьяного.
Ципов смущенно кашлянул:
– Проба.
Наконец камера остановилась. Молоденькая девчонка, с косичками, в коротеньком платье, строила рожи в объектив. Я вопросительно посмотрел на паренька, чуть видневшегося в полуосвещенном зале.
– Одна тут, с почты… – Он еще больше смутился.
– Кто снимал?
– Я, – тихо сказал Ципов.
Потом на экране побежали блики, полосы, и вдруг явно обрисовались ряды голов.
– Собрание, – пояснил Ципов. – Здесь, в клубе, я снимал.
Люди вставали с мест, смотрели прямо в аппарат, кто-то улыбался, кто-то качал головой. Ребятишки подпрыгивали, показывали язык…
– Несознательная публика, – проворчал киномеханик. – Как дикари.
Камера перескочила на президиум. Во главе стола – Мурзин. Держался он просто. Наверное, привык к киносъемкам.
– Наш директор, Емельян Захарович, – произнес Ципов. – А это парторг Шульга и зампредседателя райисполкома Зайцев.
И парторг, и зампредседателя держались напряженно.
Аппарат полоснул по лицам и остановился в центре зала.
– Валерий Георгиевич, – сказал киномеханик. И тихо добавил: – С Аней…
На них он держал камеру долго: начальство… Не знаю, чувствовали, видели ли они, что их снимают. Мне показалось, что нет.
Залесский, едва откинувшись на стуле, словно наблюдал исподтишка за женой. Она сосредоточенно смотрела на сцену, вся подавшись вперед.
Профиль Залесского выделялся ярко, рельефно. Неумелая подсветка. Черты лица его рассмотреть было трудно. Светлый силуэт. И скошенные на Аню, настороженные глаза… В ее длинных волосах играли блики.
Промелькнули, пролетели на экране головы, и в кадре уже – трибуна.
– Главный агроном, –
