их исчисления не могут быть изменены соглашением сторон». Было бы интересно, конечно, послушать обоснование этой нормы, ибо оно отнюдь не очевидно[214] – во всяком случае, подобное запрещение не составляет безусловно необходимого элемента института исковой давности, присущего всем без исключения правовым системам и актам, – но нас сейчас интересует не это, а законодательные запреты договариваться по тем или иным вопросам. Вот другой пример подобного запрета (кстати, чуть более мягкого): «Полный или частичный отказ гражданина от правоспособности или дееспособности и другие сделки, направленные на ограничение правоспособности или дееспособности, ничтожны, за исключением случаев, когда такие сделки допускаются законом» (п. 3 ст. 22 ГК РФ). Или:
«Корпоративный договор не может обязывать его участников голосовать в соответствии с указаниями органов общества, определять структуру органов общества и их компетенцию» (абзац первый п. 2 ст. 67² ГК РФ). И так далее: в рамках одной только части первой ГК РФ есть еще п. 5 ст. 531, абзац четвертый п. 1 ст. 67, п. 3 ст. 71, п. 3 ст. 75, п. 2 ст. 77, п. 2 ст. 188, абзац второй п. 3 ст. 334, абзац второй п. 2 ст. 340, п. 4 ст. 348, п. 3 ст. 349, п. 7 ст. 358, п. 2 ст. 400, п. 4 ст. 401, п. 5 ст. 426, п. 2 ст. 430. Опять-таки являются обсуждаемыми основания и целесообразность каждого такого запрета, но по крайней мере в практическом отношении дело с ними обстоит просто и понятно: запреты эти надо соблюдать, ибо всякий договор «должен соответствовать обязательным для сторон правилам, установленным законом и иными правовыми актами (императивным нормам), действующим в момент его заключения». Но с точки зрения логики это означает лишь следующее: за пределами этих и им подобных – прямо выраженных законом – запрещений частные лица вправе договариваться о чем угодно и как угодно.
К сожалению, этому выводу не вполне соответствует предписание п. 4 ст. 421 ГК РФ, согласно которому «[у]словия договора определяются по усмотрению сторон, кроме случаев, когда содержание соответствующего условия предписано законом или иными правовыми актами (статья 422)». И наука, и практика читает заключительную часть выделенной фразы в том смысле, что безусловно обязательным для договаривающихся сторон и не подлежащим никаким с их стороны изменениям является все написанное в законе, в том числе и такие нормы, в отношении которых законодатель не сделал оговорку о недействительности (ничтожности) договора, им не соответствующего. Почему? А потому что наряду с нормами, содержащими оговорки о ничтожности договоров, им не соответствующих, наш ГК оказался «наводнен» и нормами, содержащими оговорки типа «если иное не предусмотрено договором». Сам факт их наличия ограничивает возможность договариваться только теми вопросами, для которых закон сделал такую оговорку. Внутренняя противоречивость сложившегося общего подхода (только что здесь описанная) не замечалась – во всяком случае, нам неизвестно, чтобы в литературе на нее кто-нибудь указывал. Делу его упрочения и распространения во многом способствовало содержание ст. 168 ГК РФ в ее первоначальной
К тому же на фоне предписания п. 2 ст. 199 ГК РФ о применении давности «судом
