то ли от Гварнери дель Джезу. Для Джули значения не имело, какая у скрипки история, если извлекать звуки из неё разрешают таким дебилам, как этот толстяк. Она не была согласна, что музыку великого мастера можно так коверкать, и не только высказала это в микрофон при всей честной публике, но и постучала костяшками пальцев сначала по лбу исполнителя, а потом по деке скрипки. На удивление звук в микрофоне получился такой похожий, что это вызвало весёлый смех в зале и в жюри.
У самой Джули скрипка была от местной мебельной фабрики, но это не мешало ей исполнять на ней произведения великих мастеров, современные мелодии и собственные импровизации. Однажды она от любопытства дома сняла все струны, кроме одной, и попробовала что-то исполнить на ней, как это сделал на своём известном концерте Николло Паганини – Скрипач Дьявола. Или это было только легендой? Ей безумно хотелось почувствовать себя такой Дьяволицей, от которой бы шарахались церковники, осеняя себя крестным знаменем при её игре. Нельзя сказать, что она была удовлетворена качеством собственного исполнения на одной струне, но сама идея оказалась воплощаемая в жизнь. Конечно, буйная фантазия представила ей сцену, на которой она исполняет что-то бурное, буйное, – например, «Шторм» Вивальди, и при этом лопаются одна струна за другой, свисая потом с грифа и деки бессильными обрывками. Как погибшие в бою товарищи, которых она не может и не вправе предать, и остановить не только концерт, но даже этот «Шторм». И она продолжает играть сначала на трёх, потом на двух, а потом и на одной струне. Она закрыла глаза и исполняла дома сама для себя это бессмертное произведение и… И вдруг дико засмеялась в голос, почувствовав себя такой Дьяволицей, почувствовав, что смогла бы так играть даже перед публикой.
И рядом с тем «сынком» она прямо на сцене перед зрителями и жюри демонстративно отпустила колки так, что провисли все струны, кроме одной. Даже председатель жюри, сначала негодовавший от её выходки, остановился, не успев произнести приказ убрать её со сцены. Он ждал, уже понимая, к чему она готовилась. И зал затих с первыми ударами смычка по струне. Последней рабочей струне, которую она оставила натянутой. Сначала медленная и заунывная еврейская мелодия новой импровизации перешла в бодрый марш непонятно кого и чего, потом марш сменился скрипом лесопилки и закончился безумством бешеных созвучий и дьявольских сочетаний темпа и ярости. Когда импровизация закончилась, зал сначала сидел несколько секунд молча, а потом взорвался бурными, – даже буйными, – аплодисментами. А когда она протянула свою скрипку с отпущенными струнами «сынку», до сих пор стоящему рядом, тот под громкий хохот того же зала просто сбежал по ступенькам и убежал из зала вдоль сцены.
Судьи засчитали ей победу. Правда, председатель жюри отметил, что её исполнения «зачётных» произведений и до «фокуса Паганини» были неподражаемы, а потом вообще стали «нетипичны и афферистичны, но на грани аффекта и эйфории одновременно». Это были его собственные слова. Публика встретила
